Одинокий мальчишка. Автобиография гитариста Sex Pistols - Стив Джонс
В магазине сначала продавались усовершенствованные модные шмотки для стиляг, которые, наверное, носили мои мама с папой, когда познакомились в середине 1950-х: большие замшевые туфли, брюки-галифе, пиджаки из драпа, с костюмом зут[69], который появился с течением времени. Все это казалось совершенно другим по сравнению с широкими клеш и этническими принтами хипстерской эры, и я думаю, в этом, собственно, и заключалась идея. Я не считал все это старомодным – мне казалось, что это прикольно.
Меня настолько впечатлила атмосфера этого места, что я и сам начал одеваться, как тедди-бой. Первым делом прикупил там розовые брюки-галифе – весьма смелый выбор в 1972 году, но я уже говорил, что не раз испытывал судьбу. В конечном счете я приобрел себе еще и замшевые туфли, и пиджак из драпа, правда, не помню, чтобы хоть раз надел все вместе. Как хлыщ я никогда не ходил. Я наполовину был стилягой, наполовину – долбоебом из Баттерси. Я даже несколько раз ходил в клуб стиляг на Ливерпуль-стрит. Паб назывался «Черный ворон» – можно подумать, что во́роны бывают другого цвета, – где стиляги позировали, пялились друг на друга и слушали Элли Кокрана[70].
Дело было не столько в музыке, сколько в ощущении причастности к какой-нибудь тусовке – хотелось чувствовать себя членом небольшой банды, быть «своим»; будь то футбольный клуб «КПР», скинхеды или же стиляги – мне было совершенно без разницы. Я просто должен был стать чем-то. Я настолько отчаянно стремился куда-то вписаться, что даже попробовал побыть хипстером – я влезал в другие магазины на Кингс-роуд, и часто можно было увидеть, как стремительной походкой я шел в кожаных штанах-клеш с нашивками, ботинках на платформе и в огромной дубленке с мехом.
Что же касалось субкультур британских подростков шестидесятых и семидесятых, в определенный период времени я примерил на себя почти все. Мало что прошло мимо меня. С одной стороны, это то, чем занималась в тот момент молодежь, – экспериментировала с различным дерьмом, чтобы найти свой стиль и обрести лицо, – но, поскольку и с воспитанием, и с самооценкой у меня были проблемы, я мог позволить себе зайти гораздо дальше, чем нормальные людишки.
Разумеется, я тогда этого не осознавал, но теперь вижу, что попытка примерить на себя молодежные субкультуры являлась не чем иным, как стажировкой, которую мне нужно было пройти, прежде чем начать «собственный бизнес». Однако даже для меня существовали ограничения. Мне повезло, что Джимми Маккен пресек мое «хиппарство» до того, как все могло выйти из-под контроля. Он терпеть не мог, когда я начинал вести себя, как какой-нибудь прог-рокер. Он меня что-нибудь спрашивал, а я отвечал: «Ну не знаю, чувак, че-то как-то недостаточно прогрессивно». Потом он психовал и обзывал меня мудаком. Фактически подкалывал меня из-за моего позерства, и меня такое не устраивало – мне нужно было найти единомышленников.
Вот тогда-то в моей жизни и появились Малкольм и Вивьен. Не помню, когда познакомился с Малкольмом, но он точно был одет как стиляга (а Вивьен – как модница). Мы разговорились, и я регулярно принялся захаживать в их магазинчик Let It Rock – сначала раз в неделю, а потом все чаще и чаще, пока это не стало происходить практически каждый день. Я в то время многое игнорировал и не замечал, но что-то заставляло меня прийти в этот магазин. Как я уже сказал, дело не только в Малкольме и Вивьен. Когда их не было, я с удовольствием болтал с другими сотрудниками.
Это было до того, как там стали зависать Глен Мэтлок или Крисси Хайнд. Помню очень стильного черного паренька по имени Стюарт, который там работал, – вел себя как гомик, но выглядел сурово. Как только я ушел из родного дома и нужно было где-то ночевать, я иногда мог покемарить у этого типа, причем в одной кровати, и он ко мне даже не подкатывал. Конечно же, хотел мне отсосать – а кто не хотел? Но я не шел у него на поводу.
Ничего связанного с сексом между мной и моими корешами никогда не было. А те «яркие» эпизоды происходили случайным и странным образом, когда я был сам по себе. Знаю, был слушок о том, что мы с Полом «того», но могу тебя заверить, что этого никогда не было. Когда мы спали в одной кровати – а за годы это было часто, – то всегда только валетом. Однако, помнится, однажды ночью он разбудил меня и спросил: «Ты чего, мать твою, творишь?» Я, наверное, наглаживал ему ногу, но при этом спал. Готов поспорить, он до сих пор думает, что я пытался к нему приставать. Не льсти себе, Куки, я трогал тебя лишь в своих снах.
Пытаюсь представить, что же думал обо мне Малкольм, когда я стал зависать в магазине. Он совершенно точно не считал меня заурядным подростком, которые ходили по Кингс-роуд в приталенных костюмах с тонкими галстуками и ботинках на платформе, хотя и такое со мной бывало. Куки называет это периодом «Адама Фейта из сериала “Волнистый попугайчик”», но я полагаю, что носил джинсовые шмотки. Еще была эра Дэвида Боуи периода альбома Hunky Dory, с майками-алкоголичками и прочим дерьмом, но это довольно быстро прошло. Ziggy Stardust и Aladdin Sane были для меня двумя важными альбомами Боуи – ранние пластинки, когда у него все еще были кудрявые волосы, придававшие атмосферу фолка, и это мне, честно говоря, не нравилось. Такое слушали, скорее, в сквотах на Портобелло-роуд.
Вернемся к Малкольму. Полагаю, он почувствовал мою энергетику и увидел, что для меня значат музыка и мода, и элемент раздолбайства – говоря простым языком, все остальное мне было совершенно до пизды. Вивьен и Малкольму нравились неадекватные личности, но вряд ли это было потому, что они искали тех, на ком могли претворять идеи в жизнь. Думаю, дело в том, что они и сами были с глубокими душевными травмами.
Может быть, не столько Вивьен – в общении с ней я, скорее, чувствовал, что ей страшно быть нормальной девчушкой с севера страны (вероятно, после первого брака остался горький привкус, и теперь она решила пойти в другом направлении), – сколько совершенно точно Малкольм. Сложно было не увидеть, что в детстве ему явно чего-то недоговаривали. Я так и не узнал причину, но отношения с мамой и бабушкой, видимо, испортились, и он покинул дом в очень раннем возрасте – прямо как я.
Позже, когда появился Джон, он не давал Малкольму никаких послаблений, потому что Лайдон родом из довольно любящей семьи и снисходительно относился к тем, кому в жизни повезло меньше, чем ему. Джон пытался выставить Макларена каким-то глупым хипстером среднего класса, тогда как мы с Полом видели в Макларене, скорее, хамелеона, и может показаться, что это хорошо, но, если подумать, пытаться ужиться со всеми вокруг, вместо того чтобы просто быть собой, это тяжелая работа. Мы заметили, что, когда Малкольм зависал со всякими педиковатыми личностями, он храбрился и начинал говорить более надменно и чванливо. Но когда тусовался со мной и Куки, то был «своим парнем» и переходил почти на кокни[71].
Меня это никогда не беспокоило. Лишь забавляло, как Малкольм пытался копировать манеру людей, пытаясь казаться своим, поскольку это лишний раз подтверждало, насколько он на самом деле другой. Я понимал, почему он так
