Пролог. Документальная повесть - Сергей Яковлевич Гродзенский

В Рязани отец сблизился и подружился с профессором Рязанского мединститута, выдающимся патофизиологом Львом Наумовичем Карликом (1898–1976). У Карлика была необычная судьба. Его жена – Ревекка Сауловна Левина (1899–1964) – крупный ученый-экономист, член-корреспондент АН СССР – была репрессирована, ее участь была настолько тяжела, что после освобождения в 1954 году в результате выпавших на ее долю страданий заболела тяжелейшим психическим расстройством, от которого уже не оправилась до самой смерти.

Старший сын – Михаил Львович Левин (1921–1992) – радиофизик, доктор физико-математических наук, профессор – в июле 1944 года был арестован, проходил по одному делу с известными киносценаристами Юлием Дунским и Валерием Фридом, приговорен к трем годам лишения свободы по статьям 58–10 (пропаганда или агитация) и 58–11 (организационная деятельность) УК РСФСР.

Михаил Левин был близким другом физика и правозащитника академика А. Д. Сахарова (1921–1989), среди очень немногих посещал его в ссылке в городе Горьком (ныне – Нижний Новгород). Занимался литературным творчеством. Был знаком с Б. Л. Пастернаком.

В марте 1959 года «Огонек» напечатал подборку новых стихотворений Ильи Сельвинского, одно из которых («Отцы, не раздражайте ваших чад!») оканчивалось обвинением Пастернака: «… теперь для лавров Герострата Вы Родину поставили под свист!» Надо сказать, что к этому времени нобелевская истерика полностью сошла на нет, и это стихотворение было не голосом из хора, а сольным выступлением некогда знаменитого поэта. В одном из стихотворений И. Сельвинского были строки:

… всех учителей моих —

От Пушкина до Пастернака!

В другом:

Человечье упустил я счастье —

Не забил ни одного гвоздя.

На поступок И. Сельвинского М. Левин откликнулся эпиграммой:

Все позади – и слава и опала,

Остались зависть, и тупая злость…

Когда толпа Учителя распяла,

Пришли и вы забить ваш первый гвоздь.

История знакомства отца с Карликом такова. В 1957 году отец отдыхал в туберкулезном санатории в Кирицах под Рязанью. Там он общался со своей коллегой по диагнозу, а ее навещала дочь – Мелита Николаевна Мясникова, в ту пору доцент мединститута, хирург. У Якова Давидовича обнаружились некоторые общие интересы с супругом М. Н. Мясниковой – историком и журналистом Абрамом Лазаревичем Шефером (1909–1959).

В январе 1959 года А. Л. Шефер трагически погиб. Возвращался из Москвы в Рязань в канун собственного юбилея и был убит. Вместе с Шефером погиб и водитель такси, везший и не довезший его от железнодорожной станции к дому. Убийства потрясли тихую Рязань. На похоронах А. Л. Шефера отец впервые лично познакомился с Л. Н. Карликом, о котором много был наслышан ранее.

Профессор Л. Н. Карлик был наиболее значимой фигурой в Рязанском мединституте, с коллегами общался мало и почти ни к кому из них не питал особого уважения, а ученый совет своего вуза именовал не иначе, как «хурал», намекая на орган власти в просоветской Монголии. В этой ситуации отец оказался личностью, заполнившей для Карлика дефицит человеческого общения. Поскольку Лев Наумович, будучи членом партии с 1918 года, давным-давно разочаровался в Ленине и тем более Сталине, то многие события оценивали одинаково.

Л. Н. Карлик жил в доме преподавателей медицинского института («профессорятнике», по его меткому выражению). Он был обладателем страшно дефицитной тогда «Спидолы» – радиоприемника, позволявшего без помех слушать «вражеские радиоголоса», и мой отец посещал Льва Наумовича практически ежедневно. На одной из своих книг, посвященных специальной и достаточно узкой медицинской теме, Л. Н. Карлик написал: «Дорогому Якову Давидовичу Гродзенскому на добрую память о совместной культработе». Что это была за «культработа», они прекрасно знали.

Впоследствии Лев Наумович использовал отца как редактора своих книг. Он долго работал над научной биографией крупнейшего физиолога XIX века Клода Бернара. Отец редактировал рукопись, правил текст, давал автору советы общего характера. Когда книга вышла[46], автор преподнес ее моему отцу с такой надписью: «Дорогому Якову Давидовичу Гродзенскому – самой первой “жертве” этой книги – на добрую память от благодарного автора. Л. Карлик. Рязань, 2 марта 1964 г.».

В июне 1967 года в результате интриги, затеянной тогдашним ректором Рязанского мединститута, крупнейшего ученого этого вуза министерство не утвердило в должности заведующего кафедрой, несмотря на то, что ученый совет избрал его. В этой ситуации Л. Н. Карлик был искренне благодарен Я. Д. Гродзенскому, оказавшему ему моральную поддержку: «Дело не в том, что я обязательно хочу быть в вузе, но форма же и содержание отказа вполне в духе этих мерзавцев. Когда меня изгнали в марте 1953 г., то даже антисемитские погромщики того времени указывали “причину” – КЗОТ, параграф 47 “в” (по непригодности). Теперь же, спустя 15 лет, это, оказывается, можно делать даже без указания какой-либо причины… Я очень тронут Вашим письмом, я знаю и чувствую Вашу постоянную сердечную готовность помочь».

Когда издали книгу отца «Стойкость», то он направил книгу с надписью: «Вечно юному Льву Наумовичу Карлику, дарящему духовное богатство и радость».

В связи с планировавшимся в конце 1970 года обменом рязанской жилплощади и окончательным переездом Якова Давидовича в Москву Лев Наумович писал 24 июля 1970 года: «Я хорошо понимаю, что с осени Рязань останется для Вас лишь областью временами возникающих воспоминаний, и грустновато сознавать, что Вас смогу лишь редко видеть и общаться». Жизнь распорядилась иначе…

…Осенью 1970 года отец чувствовал себя неважно, участились боли в сердце. В ноябре поехал в Рязань. 3 декабря произошел очень болезненный сердечный приступ. Скорая помощь предположила инфаркт и предложила госпитализацию. Отец дал расписку об отказе и решил лечиться дома. Строгий постельный режим мать, ставшая круглосуточной сиделкой, могла ему гарантировать, насчет полного покоя… не знаю.

Я сохранил в семейном архиве дневник, который вела мама, ежедневно записывая все нюансы самочувствия отца. Смотрю на эти бумаги и переживаю, словно это произошло только что. По дневнику болезни, который аккуратно вела Нина Евгеньевна, видно, что во второй половине декабря состояние стабилизировалось.

Б. Ф. Ливчак, спустя много лет, 23 июня 1993 года вспоминал о встрече Нового 1971 года: «Самый запечатленный, до мелочей незабываемый, был встреченный мною в Рязани у Нины и Яши. Остановившись в гостинице, я не решался под ночь побеспокоить Яшу, даже позвонить ему (как-то Нина меня предупредила, что звонок может его взволновать). Но не выдержал