Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно
Каролина».
Лиссабонская эстафета, ходившая исправно каждую неделю, привезла Жюно и другое письмо — от истинного друга его маршала Дюрока. Правильнее сказать, Дюрок был обер-гофмаршал, но мы называли его маршалом. Мне приятно, что из этого письма все увидят дружеское отношение его к моему мужу.
«Я отдал твое письмо императору, мой друг! Он не читал его при мне и не говорил о нем ничего; но госпожа Жюно видела императора и говорила с ним: она, верно, скажет тебе, что ты искал или думал найти неприятное в том, что писал я по его поручению, тогда как этого не могло там быть.
Его величество объяснил госпоже Жюно, почему находит он несообразным для одного лица занимать место и парижского губернатора, и адъютанта. Но она могла также убедиться, что его величество не имел и мысли отдать место парижского губернатора кому-нибудь другому и заставить тебя отказаться от него. Он даже сказал ей, что ты должен был предпочесть его. Чувства императора не переменились к тебе — все доказывает это. Минуты черного, дурного расположения могли заставить тебя видеть дело с другой стороны. Но ты должен был отказаться от этой мысли и не делать себя несчастным…»
Дюрок долго и очень сильно был оскорблен этой историей. Мне стоило большого труда изгладить впечатление, произведенное письмом Жюно, пока он сам избегал объяснения с другом. Дружба взыскательна иначе, нежели любовь. В любви довольно пожатия руки, нежного взгляда, слова. Но в дружбе… Ее раны исцеляются медленно, и чем безрассуднее нанесен удар, тем непримиримее этот, можно сказать, раздор сердца. Я способна забыть оскорбления света, но не могу не страдать от оскорблений и обманутых упований дружбы. Жестоки страдания и тогда, когда смерть похищает товарищей наших: я испытала это самым ужасным образом. Скольких друзей лишила меня смерть!
Глава XLII. 500 каратов
Император отправился в Байонну. Здесь начинается трагедия, важная во всех подробностях! Сколько изменений произошло на оконечности Европы от одного толчка, произведенного могущественною рукою императора! После этого толчка маятник времени уже не остановится в разрушительном движении своем и сокрушит здание, воздвигнутое гением поистине созидательным. Каждый день падала часть стены, и вскоре Наполеон оказался в глазах света, обожавшего его коленопреклоненно, человеком, достойным лишь порицания.
Между тем как Испания начинала свою революцию, освещенную огнем пожаров, и набат ее колоколов раздавался по всей стране, мы в Париже не знали об этом ничего. Император еще не возвращался; императрица отправилась в Байонну через Бордо, где и остановилась на некоторое время. Император хотел, чтобы эта часть Франции, где война произвела так много разорений, по крайней мере, была вознаграждена лаской и лестью, а потому императрица получила приказание быть любезной с жителями Бордо. Она очаровала горожан, и, когда в конце апреля поехала в Байонну к императору принимать Марию-Луизу и Карла IV, все жалели об отъезде ее. Мне рассказывали об этом в следующем году, когда я ехала в Пиренеи лечиться на воды.
Император оставался в Байонне и устраивал или, лучше сказать, расстраивал дела Испании с таким жаром, что, право, это было похоже на головокружение. Мы, бедные женщины, получали иногда в Париже успокоительные письма, но Байонна сделалась таким горячим местом, что в письмах оставались только те известия, какие угодно было допустить повелителю. Мы не беспокоились, но оставались в глубоком неведении.
У меня больше не было Ренси, и я писала Жюно, что хотела бы жить за городом, и просила, чтобы он позволил мне нанять дом в окрестностях Парижа. Довольно долго ожидала я ответа; наконец его привез офицер из свиты принца Евгения, посланный в Лиссабон и возвратившийся с поручением ко мне. Поручение состояло в том, что он должен был отдать в собственные руки мои ящичек, который, как уведомил меня заранее Жюно запиской, я должна была открыть при своих друзьях.
Этот ящичек стал важною причиной многих неприятностей, отозвавшихся в жизни Жюно и моей; потому-то я опишу все подробности этого дела. Для них мне надобно немного возвратиться к прошедшему, то есть к концу зимы, описанной мной.
Я говорила, что праздники и балы не прерывались в эту зиму. После одного из них, утром, я еще лежала в постели, когда мне сказали о приезде господина Ивэна, хирурга императора, которого без ума любил Жюно, как почти всех, с кем совершал он итальянские походы. Я уважала старинные привязанности мужа и всячески старалась быть приятной с теми, кто нравился ему. Потому-то я просила именно господина Ивэна привить оспу сыну моему Наполеону, и он явился пораньше, осмотрел беленькую пухлую ручонку ребенка, сделал перевязку и только положил его на мою постель, как мне сказали, что адъютант принца Евгения просит позволения явиться ко мне и отдать посланный с ним ящичек. Заставить его ждать было бы слишком долго; кроме того, я была в окружении ребенка, моих женщин, друга моего мужа, как, по крайней мере, я думала. Я велела просить офицера войти. Он отдал мне ящичек, величиной с коробку, в какие обычно помещают одеколон, и письмо Жюно. Вот что писал Жюно:
«Милая Лора! Это мои подарки на Новый год. Я уже поручил [ювелиру] Нито отдать их тебе от меня[199], но не хочу ими ограничиться и посылаю тебе сапфировый убор. В нем девять камней для ожерелья, четыре для подвесок, семь, поменьше, для гребня и один сапфир — особый: из него можешь ты сделать пряжку для пояса, аграф или что тебе угодно.
Тут же посылаю еще кое-что, также приятное для тебя. Я знаю, что ты любишь камни, осыпанные бриллиантами; в яшмовом ящичке с камеей найдется многое по твоему вкусу. Думаю, что камни выбраны хорошо; к тому же они прошли через руки Роберта Сузы. Ты, верно, помнишь его, это он купил мне оба твои убора, аквамариновый и из светло-красных рубинов, и прелестную нитку жемчуга, которая составляет верхний ряд твоего ожерелья.
Я советую тебе отдать камни на огранку в Голландии. Квинтелла, величайший знаток в ювелирном деле, говорит мне, что в Париже берут гораздо дороже. Он уверяет, что парижская работа всех лучше; но мне хочется, чтобы это сделали в Брюсселе, Антверпене, Гааге или в Амстердаме. Кажется, у тебя там есть друг, Форнье. Если он возвратился в Париж, поручи Девуа или Нито переслать камни; но смотри, чтобы тебя не обманули. Я посылаю тебе убор прелестный, а сумма заплачена за него, кажется, не
