Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019 - Коллектив авторов

«Запятые птицами упорхнут…»

   Запятые птицами упорхнут

   с пожелтевших страниц, едва

   полевая гроза просвистит, как кнут,

   перемешивая слова.

Потому что в начале был звук в ночи,

а не слово, не жест, не мысль.

Жизнь рождалась, как яростный треск в печи,

из которой бежала мышь.

И останется только этот треск,

эта мышь из пещной норы.

Ну, а я, дорогая, всего лишь текст,

недописанный до поры.

А еще – собака. Я весь, как есть,

слышу все, чем живет навоз.

Оттого и страсть к перемене мест,

что бежит от тела, услышав весть,

непутевый собачий хвост.

«Эта осень расставила все по местам…»

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей…

Осип Мандельштам

   Эта осень расставила все по местам

   и застыла на веки веков.

   Потому что кончается век-Мандельштам

   и является время волков.

Если все волкодавы сидят на цепи,

ожидая бесплатных костей,

я не чую дыханье сибирской степи

и не жду вороненых гостей.

Только месяц в распахнутом небе страны

золотыми ушами прядет.

Мы давно и настолько уже не нужны,

что за нами никто не придет.

Только бродит по улицам ветер-солист,

спотыкаясь на каждом углу.

И, похожий на сердце, изношенный лист

прилипает к ночному стеклу.

«На соседней террасе играли на скрипке…»

   На соседней террасе играли на скрипке,

   крался месяц из тьмы, как застенчивый вор,

   и незваные гости спешили к калитке,

   но никак не могли просочиться во двор,

где шуршали под полом пугливые мыши,

где в углу, у колодца, скрипела бадья,

и в темнеющем небе был явственно слышен

на лету застывающий скрип бытия.

Я лежал на траве. Я был плотно укутан

в эту ватную ночь, как в чужое пальто.

И безглазое небо темнело, как купол

опустевшего шапито,

из которого зрителям в строгом порядке,

надлежало по шатким ступеням стекать

в подворотни, где детям, играющим в прятки,

никогда, никого, ни за что не сыскать.

Я пытался понять, что бывает с ноктюрном,

улетающим в ночь за пределы смычка

в переулки, где нищие рыщут по урнам,

и ревет по подъездам собачья тоска,

где циничное время гуляет по паркам,

где уже никого никуда не зовут,

где ребенком, на игры и сладости падким,

я пытался поймать исчезающий звук

и смеялся, и глухо давился зевотой,

убегал и кому-то дерзил сгоряча,

догадавшись, что сам был отыгранной нотой,

жалким звуком, упавшим из рук скрипача.

И дальнейшее было смешно и нелепо.

Но глядело из мрака, дразня и маня,

бесконечное, страшное, черное небо.

Ну чего тебе надо еще от меня?

Триптих

1

А мне господь не дал проводника.

Не понимая, где восток, где – запад,

сорвавшись, словно сука с поводка,

бегу, ориентируясь на запах,

под бесконечным ливнем октября,

по осени, по прошлогодней гнили,

мне черт – не черт,

Вергилий – не Вергилий,

а впереди – ни дна, ни фонаря,

ни улиц, ни зарубки на пеньке,

ни звука.

Лишь у мусорного бака,

задравши лапу, писает собака,

рисуя схему жизни на песке.

2

Зачем дорога, если нет конца

дороги?

Для чего в краю осиновом,

играя роли сына и отца,

не быть, по сути, ни отцом, ни сыном,

ни мастером, ни глиною? Зачем

продрогшим псом под бесконечным ливнем,

изнемогая от житейских схем,

бежать стремглав за журавлиным клином?

Свободы нет!

Незримый поводырь

меняет вечность на часы и годы.

Но горизонт, изъеденный до дыр,

еще таит иллюзию свободы.

3

Как хочется на круге на шестом

или седьмом, когда иссякнет вера,

остановиться, возвратиться в дом

и в дураках оставить Люцифера.

Но нет уже ни дома, ни крыльца

в пространстве, где ни выхода, ни входа.

Как сладостна, как гибельна свобода,

лишенная начала и конца.

Ревет огонь. Изнемогает ночь.

И прямо посреди кипящей бездны,

выламываясь из привычных нот,

безумствует симфония победы.

Анна Трушкина

Стихотворения

Родилась в Иркутске в семье историка литературы Сибири, профессора В. П. Трушкина, окончила филологический факультет и аспирантуру Иркутского госуниверситета, защитила кандидатскую диссертацию в Литературном институте им. Горького по творчеству Георгия Иванова. Публиковалась в иркутской периодике, альманахе «Зеленая лампа», журналах «Грани», «Интер-поэзия», «Новая Юность», «Дружба народов», «Знамя». Живёт в Москве.

«В моей маленькой сумке всякая белиберда…»

   В моей маленькой сумке всякая белиберда,

   как то: помада, не оставляющая следа,

   галчата с открытыми ртами,

   телефон со случайными голосами,

   салфетки, стирающие следы крови,

   карандаш, красиво рисующий брови,

   презервативы с истекшим сроком годности

   как память об отсутствии гордости,

   самоучитель итальянского языка,

   до которого не дотягивается моя рука,

   паспорт с фотографией какой-то тети,

   пропуск в ад и другие документы по работе,

   мазь от ушибов, капли от слез и боли,

   ключи от рая и записка от брата Коли,

   бетонные бусы, чугунные серьги, пластиковая камея…

   Omnia mea в сумочке, omnia mea.

«черно-белый мир взгляд со стороны…»

черно-белый мир взгляд со стороны

в этот колорит хорошо вписываются вороны