Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

потребовал, чтобы все ушли, так как помощи от слабых женщин нет и эти чужие люди не должны страдать из-за нас. Айзика я упрекнул за легкомыслие, с которым он повел нас в такие дебри. Он оправдывался незнанием, что дожди в этом месте натворили такую беду, что здесь топко, но никогда не было такого половодья, и сознался, что «немного взял правее путь, чем надо было». Решили, что женщины с братом пойдут, пока выберутся из топи. Айзик проводит их, а затем он обещал привести сюда «человечка», и они вдвоем доведут Софью Ефремовну.

Ушли. Софья Ефремовна спала, во сне плакала, стонала. Я сидел, прислонившись к дереву, смотрел на неприглядное местечко, время тянулось бесконечно, полная тишина и беспокойство. Возвратится ли Айзик? Найдет ли нас? Я не знал, что на Волыни имеются такие большие леса, местами почти непроходимые. Было уже четыре часа, стало прохладнее. Проснулась Софья Ефремовна, отдохнула, спросила, где все и почему мы здесь сидим. Сказал, что за нами скоро придут. Хотела пить, есть… Я шутил, развлекал мою бедную Софью Ефремовну разговором. Лишь в половине шестого увидел приближающиеся две фигуры — Айзика и крестьянина большого роста с мешочком в руках. Принесли хлеба, печенья, груши, яйца и стакан, чтобы воду набирать для питья.

— Ишь ты, куда забрался, — сказал крестьянин Айзику. — Ты бы обочиной шел, а то забрался в самую речку.

Оказывается, весной здесь образовывается целая река от тающих снегов и стоков с возвышенностей. За лето обычно высыхает, а в этом году было много дождей. Крестьянин достал более чистую воду, и мы напились, поели немного. Айзик и крестьянин взяли Софью Ефремовну как в пятой фигуре кадрили[211] и зашлепали. С двумя дюжими кавалерами дело пошло ходко. Но мы, как оказалось, сбились с дороги раньше, почему надо было пройти около трех часов. Я шлепал сзади довольно бодро, отдыхали, а лес казался нескончаем. Стало быстро темнеть, дорога стала суше, ходить стало легче. Местами переносили Софью Ефремовну, когда попадали на поваленные деревья или заросли. В десять вечера мы были в сухом лесу. Айзик остался с нами, а наш спутник ушел на дорогу, так нам объяснили.

— Должен приехать немец, — сказал Айзик, — с вещами. Мы так условились, на это место, и он довезет нас. Но беда, что опоздали к переходу.

Тоскливое ожидание в полной тьме в густом лесу. Усталость давала себя чувствовать. Бессонные ночи, ходьба истомили, но поддаться нельзя было, ибо впереди неизвестно что ожидало. Софья Ефремовна дремала, и я был доволен, что она не чувствует опасности, не боится и набирается сил. Который час, не знал. Часов не видно, спичек не было. Айзик нервничал, часто уходил к опушке леса, прислушивался. Наконец, мы услышали протяжный свист, и Айзик с облегчением сказал:

— Слава богу, едут. Идемте.

Пошли по сухому лесу и вскоре увидели большую белую лошадь и дроги[212]. Айзик побежал к дрогам, возвратился и объявил: когда мы ушли в лес, через час приехали человек 12–15 и спросили, где находятся проезжавшие здесь люди. Женщина ответила, что уехали по направлению Городищ (селение), но наверное не знает, а хозяина дома нет — он в поле с утра. Компания уехала. Немец боялся встретиться с ними и весь багаж оставил, привезет завтра, доставит. Утомленную Софью Ефремовну посадили в дроги, а мы пошли сзади. Айзик сказал, что сегодня мы опоздали к переходу, почему придется переждать в лесу эту ночь и завтрашний день до ночи. Вследствие большой усталости и тревог я отнесся к новой неприятности безразлично. Меня сильно томила жажда, и я только думал о воде. Айзик обещал скоро напоить меня, и я, собрав остатки сил, шел. Двигались медленно, дорога в лесу, тишина. Наконец, стали, высадили Софью Ефремовну, набросали немного сена. Мы сели под деревом, Айзик исчез в темноте. В это время жажда совершенно захватила меня. Я метался, стонал, решил, что уйду искать жилье, ибо несомненно мы стали недалеко от него, иначе некуда было уйти немцу и Айзику. Софья Ефремовна говорит, что я плакал. Вероятно, плакал, ибо мои страдания были невыносимые. Временами я впадал в забытье, приходил в себя, страдал и страдал. Мучить жаждой — пытали в инквизиции, и я, вспоминая мои тяжелые минуты, понял, что за каплю воды можно взять на себя небывшую вину. Айзик принес ведро воды, и я приник к нему. Моему блаженству не было границ. Я пил, отдыхал, еще и еще пил. Принес Айзик какую-то еду в горшке, хлеб:

— Отдыхайте. Вы в лесу, далеко от проезжей дороги, но громко не разговаривайте, остальные пассажиры недалеко отсюда устроены. Я буду с вами, а пока пойду в селение. Владек завтра непременно будет, но весь день пролежим здесь. Люди сюда не зайдут, но опасно, если собаки будут с разъездом красных. Но не бойтесь, что нужно будет, сделаю.

Шедший с нами крестьянин исчез в темноте, и мы остались на ночь в лесу. Поразительно, что Софья Ефремовна, так боязливо относящаяся к темноте в городе, боится сделать шаг в малонаселенной улице, не проявила никакого страха. Накрывшись пальто, она уснула, а я спать не мог и спокойно лежал, чувствуя, что ведро с остатком воды около меня и что жажды нечего бояться. Других опасений не было. Спустя долгое время пришел Айзик, узнал, что не сплю, и прикурнул около меня:

— Жалею, пан, что опоздали. Не знал, что пани слабая, и, чтобы уйти подальше от проезжей дороги, попал в речку.

— А что, — спросил я, — не опасно будет пролежать здесь весь день?

— Нет, — решительно ответил Айзик, — они боятся этих мест и мало сюда ездят. Ихнего брата здесь много убили и лошадей отобрали. Это им не еврейское местечко. Отдохнете, солнца здесь мало, будет нежарко. Еду кой-какую заказал.

— А отчего, — спросил я, — не пойти нам в селение?

— Это опасно. Отсюда до селения версты три, бывают разъезды, граница близка, и в самом селении есть подлые люди.

— Но они же подозревают, что вы ведете людей?

— Да, я туда четырех женщин привел. Они видят плохо одетых немолодых женщин и знают, что у них денег или драгоценностей нет. Знают, что это за женщины и куда они идут. А когда вас увидят, то я уже неспокоен. Я плачу им, когда прохожу обратно, мануфактурой, и они мне помогают. Боятся они Владека и меня, а все же лучше полежите здесь. Ничего хорошего там не найдете. Пограбили их тоже сильно, особенно петлюровцы — забрали все, что можно было унести.

Поведал мне Айзик, что у него имеется прекрасная невеста, которая очень убивается, когда он уходит,