В политике сбывается самое нелепое. Беседы с Михаилом Задорновым - Михаил Николаевич Задорнов
— И так могло бы продолжаться долго?
— Да, если бы новый поворот в судьбах социалистических стран Европы не начался в середине 1980-х, когда «хозяином Кремля» стал Михаил Горбачев, которого взаимоотношения с Западом интересовали больше, чем работа с союзниками.
Придя к власти, Горбачев поставил во главе Министерства иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. В прошлом — руководитель МВД и партийный лидер Грузии, он не мог похвастать даже минимальным опытом дипломатической работы. Авторитет МИДа, высоко стоявший во времена Громыко, поколебался. Ведомство, состоявшее из профессионалов высокой пробы, уже не работало как отлаженный механизм. По-видимому, Горбачев просто не нуждался в настоящей дипломатии. Она мешала ему «перестраиваться». В воспоминаниях Раисы Максимовны Горбачевой есть эпизод: восторженные итальянцы на улицах цветущего Милана встречали советского генерального секретаря как национального героя, скандируя: «Горби! Горби!» Это произвело на Михаила Сергеевича такое сильное впечатление, что он шепнул жене: «И ради этого стоило начинать перестройку!» В этой эйфории даже такой опытный управленец, как Горбачев, не видел, что его личная популярность не добавляет политического капитала стране. Ему не хватило хладнокровия. А к робким критическим замечаниям коллег по Политбюро он не прислушивался, считая и секретаря ЦК Егора Лигачева, и председателя Совета министров Николая Рыжкова людьми из прошлого, не до конца постигшими туманный смысл перестройки.
— И что в итоге?
— В результате в 1989 году «бархатные революции» произошли сначала в Польше и Венгрии, а потом пожар перекинулся и в ГДР. Коммунистические партии лишались монополии на власть — и эти государства отказывались от ориентации на Советский Союз. Сценарий, отработанный в Восточной Европе в те дни, потом многократно повторялся в разных странах. Активная кампания по дискредитации правящей элиты в прессе. Открытая активность Запада, обещавшего благоденствие народам, которые готовы пополнить ряды «свободного мира», вырвавшись из-за «железного занавеса». С помощью Запада создается протестное движение, главным образом — молодежное. Это — шоу, красивая ширма радикальных для политических перемен. Важнейшим фактором «бархатных революций» стала демонизация социалистического проекта и совместной истории восточноевропейских стран и СССР. Советских воинов называли уже не освободителями, а оккупантами. Предавалась забвению экономическая помощь, которую Москва оказывала своим союзникам. Это создавало фон для решительного демонтажа «тоталитарного» строя. Во многом эта идеология возобладала и в перестроечном Советском Союзе.
Наибольший резонанс из схожих «политических зрелищ» 1989 года, конечно, получило объединение Германии.
— Горбачев согласился на это не сразу?
— Еще в октябре 1989 года Михаил Горбачев присутствовал в Берлине на торжествах в честь 40-летия образования ГДР. Сразу после его возвращения в Москву в Восточной Германии начались народные волнения, в результате которых Эрих Хонеккер покинул посты председателя Государственного совета ГДР и первого секретаря ЦК Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). 9 ноября член Политбюро ЦК СЕПГ Гюнтер Шабовски на пресс-конференции сообщил о принятии закона о свободном выезде за границу. Тысячи немцев сразу же бросились к пропускным пунктам и добились их открытия. Люди расколачивали стену, уносили на память ее фрагменты, а на ее руинах появлялись «свободолюбивые» рисунки. Эта акция стала символом «смены вех» в Восточной Европе. Новое правительство ГДР начало переговоры с правительством ФРГ по вопросам германского объединения. В ночь на 10 октября берлинская стена рухнула. Ее фрагменты разбирали на сувениры, а ее руины стали символом уничтожения «социалистического блока» в Европе, а по существу — символом нарождавшегося мифа о беспросветном, даже преступном советском тоталитаризме, который, наконец, удалось одолеть.
— Для Горбачева это была личная победа?
— В тот год он получил максимум комплиментов от политиков, журналистов, писателей, актеров в десятках стран мира. И максимум проклятий от простых граждан Советского Союза, успевших разочароваться в перестройке и в цветастых речах «минерального секретаря».
Горбачев в дни «бархатных революций» занял двойственную позицию. В публичных заявлениях Москва подчеркивала, что относится к ФРГ и ГДР как к двум суверенным государствам. Но на закрытых переговорах с руководством ФРГ генеральный секретарь ЦК КПСС уже давал понять, что готов к «поглощению» ГДР — даже не на правах конфедерации.
На протяжении 1989 года между Москвой и ведущими европейскими державами шли напряженные переговоры на всех уровнях, в которых обсуждались судьбы стран Восточной Европы, и прежде всего — ГДР. Три крупнейшие европейские державы, как могли, оказывали сопротивление объединению Германии. Это Великобритания, Франция и Италия. Сегодня в этих странах редко вспоминают, что и на высшем уровне, и на уровне руководителей внешнеполитических ведомств они пытались убедить Кремль воспрепятствовать уничтожению ГДР. Это естественно: ни Лондон, ни Париж, ни Рим не были заинтересованы в появлении в Европе нового гегемона. Но Горбачеву удалось даже выдержать прессинг «железной леди» — премьер-министра Маргарет Тэтчер. Он сделал выбор в пользу Германии и Гельмута Коля, от которого ожидал экономической и политической поддержки.
К Советскому Союзу в то время еще прислушивались всерьез. Мы не преувеличиваем, когда говорим, что судьба ГДР решалась во многом именно в Кремле. Горбачев мог если не остановить процесс объединения Германии, то отложить его на долгий срок, позаботившись и о судьбах немецких коммунистов, и о советской собственности в ГДР, и о нашем военном присутствии в Германии. Эти вопросы требовали неспешного, осторожного подхода. А лидер КПСС и СССР даже не озаботился судьбами людей, которые немало сделали для нашей страны — и в публичной политике, и по линии разведки. Они оказались жертвами «бархатной революции».
— Какие гарантии требовал Горбачев?
— В 1989 году западные (прежде всего — германские) политики с легкостью обещали Горбачеву и то, что Восточная Германия останется не только безъядерной, но и демилитаризированной, что страны социализма (даже ставшие «бывшими») никогда не войдут в военный блок НАТО. Вершины красноречия продемонстрировал Ганс Дитрих Геншер, который заверял Горбачева, что отныне Советский Союз может рассчитывать на любую поддержку Германии. И уверял: «Вы заслужили не только благодарность немцев, но завоевали их сердца. И это останется навечно. То, что вы сделали для вашей страны, для народов ее соседей, — это навсегда войдет в историю… Знайте, слово Ганса-Дитриха Геншера — надежное, верное слово! Надеюсь, мы еще сможем в разных обстоятельствах встречаться и продолжать сотрудничать. Знайте, что у Горбачева есть здесь верные, большие друзья». Самое удивительное, что эти слова производили на «инициатора перестройки» сильное впечатление. И он никогда не считал свою сговорчивость по немецкому вопросу опрометчивой, а тем более — ошибочной.
— И о каких стратегических последствиях здесь можно говорить?
