Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой
Расхожим является мнение, будто все наши беды проистекают от того, что Ленин рано умер: проживи он еще лет десять – и дело социалистического строительства было бы поставлено на прочные рельсы. Сейчас я это мнение считаю ошибочным, хотя в свое время к нему тяготел. Конечно, Ленин был куда более изворотлив, чем Сталин. Вполне возможно, что он и не свернул бы так быстро политику нэпа и не стал бы проводить коллективизацию столь драконовскими методами. Не будем, однако, забывать, что и Ильич был склонен к импровизациям, которые опрокидывала сама жизнь. Чего стоит попытка перейти от нормальных рыночных отношений к продуктообмену, о которой сам Ленин впоследствии говорил, что она провалилась, что продуктообмен вылился в обыкновенную куплю-продажу! А ведь эта попытка явилась одной из основных причин того, что экономика страны буквально через год после прихода большевиков к власти (если не раньше) оказалась в состоянии полного расстройства. И здесь напрашивается аналогия с днями нынешними. Можно было бы привести немало других примеров грубых промахов Ильича во внутренней и внешней политике. Так что давайте не переоценивать роль личности в истории, да еще такой противоречивой и импульсивной. Ведь это шло бы вразрез с марксизмом, который Ильич исповедовал.
Особо следует сказать о завещании Ленина, которое, как мне кажется, свидетельствует не о его проницательности, а является одной из последних судорожных попыток смертельно больного человека удержать в своих руках власть. Из завещания следует непреложный вывод: в партии нет человека, который его, Ильича, мог бы заменить. Все лидеры партии, которые были тогда на виду, страдают такими пороками, которые исключают выдвижение кого-либо из них на роль первого лица. Поведение одних (Каменева и Зиновьева) в октябрьские дни, которое Ленин назвал штрейкбрехерством, не случайность. Как и не случайность небольшевизм другого (Троцкий). Любимец партии (Бухарин) дьявольски доверчив в политике. Наконец, тот, о котором Андрей Вознесенский впоследствии написал: «Надвигался на профиль Ленина неразгаданный силуэт», – Сталин – слишком груб. Если с этим недостатком еще можно мириться в отношениях между товарищами, то он становится нетерпимым по отношению к массе. Нужно сказать, что на момент написания письма этот недостаток выглядел более безобидно, чем пороки, выявленные у других соратников. И ведь вот что интересно – предлагая заменить Сталина, Ильич кандидатуры его возможного преемника не назвал. В самом таком предложении верхи партии могли усмотреть сведе́ние счетов, вызванное тем, что Сталин оскорбил Крупскую. Словом, если обнажить гносеологические корни письма, то они сводятся к тому, что без меня вам, ребята, не обойтись.
Нельзя также сказать, что Ильич безошибочно разбирался в людях. Вспомним хотя бы историю Малиновского, который был агентом царской охранки и которого Ильич взял под свою защиту.
Так что сейчас можно лишь гадать, как пошло был развитие событий, будь Ленин жив. Во всяком случае, есть немало доказательств в пользу того, что нас ожидали бы не меньшие потрясения, чем при Сталине.
1937 год запомнился бесконечным числом плакатов с изображением славного сталинского наркома Н. И. Ежова, в ежовых рукавицах которого извивались всякого рода гады – изменники Родины, шпионы, диверсанты, вредители и прочая нечисть.
Отец моего друга Пекова Григорий Васильевич Пеков до революции работал с Калининым на одном заводе. Станки их стояли рядом. Михаил Иванович, видимо, не очень любил вкалывать и к тому же занимался, как теперь говорят, общественной работой. Так что Григорий Васильевич нередко выполнял норму и за себя, и за Михаила Ивановича, чтобы ему было что получать в получку и на что кормить семью. После революции Григорий Васильевич был красным директором, в частности, опытного завода по производству синтетического каучука и работал рука об руку с академиком Лебедевым. Пеков был близок к Кирову. Он чудом уцелел, но был задвинут на второй план. Во время приезда Калинина в Ленинград в связи с избирательной кампанией он увидел на предвыборном собрании Пекова. Узнал его, поздоровался, а затем тихо спросил: «Гриша, тебя еще не посадили?» У самого Калинина, как известно, посадили жену. Но справедливости ради надо отметить, что Михаилу Ивановичу были свойственны и добрые побуждения. Так, он опекал семью Мордухай-Болтовских, в доме которых одно время жил до революции. Когда главу семьи сажали или хотели посадить, он его вызволял.
12 декабря 1937 года под сенью сталинской Конституции 1936 года состоялись первые выборы в Верховный Совет СССР. В честь выборов я разразился такими стихами:
Есть дни прекраснее других,
Которые нам славу воспевают.
Они поют о соколах стальных
И о сынах, которых выбирают.
Они поют о Сталине родном,
О человеке мудром и простом.
Как видите, я ничего не утаиваю, что было, то было. По нашему избирательному округу депутатом избрали престарелую актрису Театра драмы имени Пушкина (бывшего Александринского театра) Е. П. Корчагину-Александровскую, думаю, неожиданно для нее самой.
Правда, иногда в моих стихах звучали и другие нотки. Бабушка моя работала секретарем юридической консультации, и благодаря общительному характеру у нее было много друзей среди адвокатов, в их числе такие, как Филипп Моисеевич Рабинович, Островская, Фукс (которого бабушка звала Фуксик), Баранцевич (сын писателя Баранцевича), Хватовкер и другие.
Среди адвокатов начались аресты. Был арестован и Рабинович, но через какое-то время его выпустили. Бабушка звала его Филиппушка. Когда после ареста он пришел к бабушке, меня поразила мертвенная бледность его рук. Его освобождению я посвятил стихи, в которых были такие строки:
И Вы вернулись, радость бьет ключом,
Слеза счастливая искрится.
Охвачен счастьем Ваш служебный дом,
И жизнь потухшая резвится.
Несколько стихотворений я посвятил своей бабушке. Одно из них касалось нехваток продовольствия и попыток бабушки купить что-либо к обеду:
Идет по Кирочной, вздыхает,
Продукты ищет на обед.
Ходить по лавкам продолжает,
Но ничего буквально нет.
Интересно, что бы я написал на сей счет сейчас.
Это стихотворение показали С. Я. Маршаку, и оно, кажется, ему понравилось.
В школу я шел по Кирочной обычно пешком,
