Хроники ближнего бомбардировщика. Су-2 и его экипажи. 1941–1943 - Дмитрий Михайлович Дегтев
Январь 1943 года ознаменовался новыми успехами Красной армии. Немцы постепенно теряли все территории, быстро завоеванные в прошлом году, а 6-я армия замерзала в Сталинграде. Но в еще худшем положении оказались войска союзников Германии. Разгромленные части 8-й итальянской армии, окруженные западнее Павловска в районе Подгоренского и Ольховатки, прорывались на запад, растянувшись в сплошные колонны на 30–50 км. При этом двигались эти толпы не по дорогам, а прямо по целине, оставляя после себя трупы и брошенную технику. Командование 2-й воздушной армии подняло в воздух всю имевшуюся авиацию: истребители, бомбардировщики, штурмовики и даже транспортники для ударов по колоннам итальянцев.
В операции принимала участие и 46-я ОКРАЭ, экипажи которой делали до пяти боевых вылетов в день, штурмуя противника осколочными бомбами и пулеметным огнем. «Работа не сложная, немецкая авиация и зенитки не тревожат, летаем почти как на учебный полигон, только техника и противник настоящий, – вспоминал Анатолий Самочкин. – Каждая успешная бомбардировка подтверждается только после того, как техники проявят фотопленку. Уничтожаем колонны отступающих, но не сдающихся немцев и их союзников, итальянцев и румын. В штабе ведется учет боевых вылетов и количество уничтоженной нами фашистской техники. Результатами нашей работы командование было довольно. Говорят, что представили нас к наградам. Поживем, увидим»[197].
Стоит отметить, что сами итальянцы довольно скептически оценивали эти действия советской авиации. «Почему русские не организуют массированный налет и не разбомбят территорию, на которой мы расположились? – задавался вопросом Эудженио Корти из 8-й итальянской армии. – Насколько я мог судить, руководствуясь опытом семимесячного пребывания на фронте, у русских было очень мало авиации. Им приходилось использовать немногие имевшиеся самолеты на других, более важных участках фронта». И отчасти Конти был прав. Ну а 16 января он впервые за месяц стал свидетелем налета советской авиации:
«Оставив позади деревню, мы попали в длинную, неглубокую балку. В ней тоже часто попадались тела погибших русских солдат. Снег здесь перепахали немецкие танки. Неожиданно справа показалось три самолета. Они явно держали курс на головную часть колонны, скрытую от нас высокой растительностью. Это были русские? Или немцы? Издалека невозможно было разобрать.
Вскоре мы получили исчерпывающий ответ на этот вопрос. Самолеты полетели над колонной, поливая ее сверху пулеметным огнем. Люди попрятались кто где мог. Я упал на землю и отполз в сторону дороги. Когда самолеты пролетели над нашими головами, мы с Антонини встали на ноги.
Нам повезло, что русские были совершенно бездарными авиаторами. Стреляя по безоружной колонне, они сумели убить лишь одного человека»[198].
Правда, летчики по возвращении вряд ли отчитались лишь об одном уничтоженном итальянце!
Су-2 возвращаются в Харьков
В конце января немецкий фронт продолжал рушиться. В результате быстрых охватывающих ударов были окружены 2-я немецкая и 2-я венгерская армии. И если первой 30 января удалось вырваться из котла и сохранить боеспособность, то вторая была практически разгромлена. При этом немецкое командование и солдаты обвиняли в развале фронта союзников, а Гитлер и вовсе заявил, что именно итальянцы и румыны из-за своей трусости и неготовности борьбы с большевизмом «сдали Сталинград». А солдаты союзников Германии, напротив, проклинали немцев за то, что те «затащили» их в далекие донские степи, а потом бросили на произвол судьбы. При этом многие подразделения в процессе отступления и бегства перемешались, так что в некоторых районах скопились целые деморализованные толпы итальянцев, венгров и румын.
Летчикам 46-й ОКРАЭ и лично Анатолию Самочкину не раз приходилось наблюдать следы разгрома «нацистского интернационала» и быть свидетелями неприязненных отношений между солдатами разных национальностей.
«В начале февраля получил задание провести разведку в районе г. Россошь, только что после боя занятого нашими войсками, – продолжал свое повествование Самочкин, только что получивший новое звание – капитан. – Вновь с лейтенантом Орловым на У-2. Подлетаю, сделал круг, выбрал место для посадки, приземлился удачно. Вылез из самолета, Орлову приказал сидеть и держать машину на газах. Идут какие-то бабы, каждая тащит по огромному ящику. Подошел, спросил у них, как жизнь. Посмотрел на коробки – трофейные.
– Тащите? – спрашиваю.
– Там на станции их много, там все тащат! – отвечают мне.
Попался какой-то рабочий с железной дороги. Спросил у него, как дела в городе. Он ответил, что из города всех немцев выбили, а на станции еще стреляют. По дорогам идут много наших военных машин, вроде все идет своим чередом. Тогда даю команду Орлову – выключить двигатель и дожидаться меня. Вышел на большак. Вот стоит немецкий танк подбитый, около него четыре трупа – фрицы, вот другой танк, вот третий, в кювете несколько немецких солдат во всевозможных позах, вот опрокинутая автомашина с боеприпасами. Две пушки торчат из-под снега, совсем новые. Люди идут, едут на лошадях и не обращают на все это никакого внимания. Иду по городу, в одном переулке, около тюрьмы, попалась навстречу целая колонна военнопленных, все как один в ботинках.
Жители относятся ко мне доброжелательно, внешне вроде радостно, уж не знаю, как внутри. Интересно, что почти всюду слышна стрельба, правда одиночная. Для авиатора это как-то странновато, пули свистят поверху, иногда попадают в здания, кажется, что стреляют прямо в тебя. Вновь встретилась группа пленных, человек двести, только что с передовой. Вид у них был ужасный, грязные, вшивые, обернутые в лохмотья, слюни и сопли текут, ну одно омерзение. Подвели их к комендатуре, чувствуется, в ботиночках ноги все поморозили, еле двигаются. Наш конвоир стал разделять группу на две части и звонко крикнул:
– Итальянцы, венгры, румыны – выходи. Немцы остаются на месте!
Вышли чуть ли не все. Тогда сами итальянцы стали показывать на вышедших с ними с возгласами:
– Руссь, обманывает, это немец!
Одному из итальянцев, видно, здорово насолил какой-то немец, он и спрашивает:
– Руссь, разреши, я его шинель и брюки одену?
Часовой разрешил. Он развернулся и давай бить этого немца, забил до полусмерти, снял с него шинель, мундир, брюки.
– Руссь, давай твою шинель, пойду с вами
