Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Но неожиданно всё повернулось по-другому.
7.9 Зимние Олимпийские игры 2002 года в Солт-Лейк-Сити. — Опухоль и операция на позвоночнике
Зимние Олимпийские игры 2002 года проходили в США, в Солт-Лейк-Сити. Российская сборная сильно пострадала от допингового контроля в лыжных гонках и медального скандала в фигурном катании: наша пара была классом повыше, но выступила плохо, канадцы были средненькие, но выступили хорошо, в итоге обе пары получили золотые медали. Впервые в пробе мочи был определён дарбепоэтин (NESP), новый вид эритропоэтина продолжительного действия. И Россия потеряла три золотые медали — Ольга Данилова и Лариса Лазутина были дисквалифицированы, а третья золотая медаль обнулилась сама из-за того, что сборную России не допустили к эстафетной гонке: предстартовые показатели крови были неприемлемыми. В итоге на счету сборной осталось всего пять медалей и провальное пятое место в командном зачёте.
Дарбепоэтин был найден у российских лыжниц ещё в декабре 2001 года во время этапов Кубка мира по лыжным гонкам, но тогда не было полной уверенности, что методика надёжная и пробы положительные, так что бомбу отложили до Олимпийских игр. Атмосфера на Играх очень накалилась: именно после того случая, если у наших спортсменов находили допинг и отнимали медали, в стране поднималось настоящее народное возмущение. На защиту и поддержку Героя России Ларисы Лазутиной, майора российской армии, были брошены все силы, и «наш известный профессор Дурманов» чуть было не выиграл апелляцию в Спортивном арбитражном суде и не вернул золотые медали. Мне рассказывали, что победа была совсем близка, но всё испортил своим развязным и невежливым поведением адвокат Анатолий Кучерена. Во время судебного разбирательства в Лозанне он был настолько уверен в успехе, что начал выделываться и отпускать неуместные замечания раньше времени. С тех пор в России так и не появился приличный спортивный адвокат.
Допинговый контроль во время зимних Игр проводил Дон Кетлин со своим персоналом из Лос-Анджелеса и сотрудниками лаборатории местного университета. Он мне рассказал, что там было много пограничных случаев эритропоэтина, но дать положительную пробу было невозможно, так как критерии идентификации были настолько жёсткими, что все пробы пришлось рапортовать как отрицательные. Ограниченность и несовершенство методик допингового контроля стали настолько очевидными, что начиная с Игр в Солт-Лейк-Сити было решено в течение восьми лет хранить олимпийские пробы замороженными для повторного анализа.
В Калгари мне стало очень плохо, почему-то через день возникала такая боль в спине, что я не мог спать. И правая нога просто отстегивалась, я не мог, как прежде, быстро переставляя ноги, сбежать вниз по лестнице, можно было упасть. Появилась лёгкая хромота. Чувствительность правой стопы падала; лежа в кровати, я не мог понять, находится моя нога под одеялом или нет, холод и тепло почти не ощущались. Поставить диагноз в Канаде никто не смог, мне становилось всё хуже и хуже — и я решил вернуться в Россию.
В Москве — тёмным и мрачным осенним вечером 23 сентября — мне за десять минут поставили диагноз в маленьком Центре Валентина Дикуля на Партизанской улице. Оказалось, надо искать опухоль в голове или в позвоночнике, именно она пережимает спинной нерв и блокирует иннервацию правой ноги. И действительно, в области 3-го и 4-го грудных позвонков нашли небольшую незлокачественную опухоль под названием невринома — это разрастание жировой ткани, выстилающей позвоночник изнутри. Вероятно, опухоль была следствием сильного удара; я помню, как в школе мы рубились в футбол на хоккейной площадке и меня так впечатывали спиной в деревянный борт, что казалось, будто голова куда-то отлетала.
Нужно было срочно делать операцию, если тянуть, то правая, а затем и левая нога могли быть окончательно парализованы. Тогда остаток жизни я бы провел в инвалидной коляске. Операция предстояла очень сложная, надо было вскрыть позвоночник, удалить опухоль, потом на три позвонка поставить титановый зажим, похожий на «крабик» для волос, но только с винтиками. Мне сказали, что операцию следует делать только в НИИ нейрохирургии имени академика Н. Н. Бурденко, в отделении спинальной нейрохирургии на десятом этаже, где работали два великих специалиста, доктора наук, профессора Валентин Евгеньевич Синицын и Иван Николаевич Шевелев, заведующий отделением.
Когда выяснилось, что́ необходимо делать, стало проще. Хорошо, когда есть много друзей, готовых помочь. Самые сложные операции выполнялись по вторникам и четвергам. И вот с утра во вторник, 15 октября 2002 года, меня проклизмили, вкололи что-то такое, от чего у меня подскочило настроение, затем голого, но под простынёй и головой вперёд, повезли в операционную. Помню яркий слепящий свет со всех сторон — и всё. А дальше случилось чудо — я просыпаюсь где-то в тепле и вдруг осознаю, что пальцами правой ноги чувствую шершавость простыни и холодок металлической решётки кровати-каталки, на которой лежу. Боже мой, какое счастье, просто слёзы из глаз, ведь раньше правую ногу можно было хоть в снег, хоть в кипяток, она ничего не чувствовала!
Подошла медсестра, увидела, что я очнулся, и показала мне мой ингалятор. Я поморщился и глазами ответил, что он пока не нужен. Меня привезли в палату и зафиксировали в полусидячем положении, ложиться было нельзя и головой вертеть тоже. Вероника, моя супруга, хлопотала вокруг и не верила счастью, что всё обошлось; я очнулся в хорошем настроении и раз пять ей сказал, что правая нога у меня обрела чувствительность. А что ещё мне было говорить? Или это наркоз так продолжал действовать?
Рана у меня на хребте затянулась первым натяжением, даже дренаж ставить не стали. Но голову зафиксировали. Через день я под присмотром стал вставать, пробираясь в туалет и обратно, а ещё через день начал ходить по отделению, туда-сюда по всему коридору, держась руками за специальную рамку с колёсиками, не дающую упасть, если закружится голова. Если раньше у меня левая нога была толчковая, а правая волочковая, то теперь обе ноги оказались левыми, одинаковыми. Какие удивительные ощущения после двух лет тоски и хромоты, я ходил и ходил, и с меня приятно струился пот, его запах напоминал органический растворитель, то ли неочищенный этилацетат, то ли даже пиридин, я весь пропитался какой-то фармакологией.
Меня выписали 24 октября, в мой день рождения, за мной приехал Владимир Паращук, тренер и муж Ирины Приваловой, он очень за меня переживал. В тот день в Москве, в Театральном центре на Дубровке, террористы захватили множество людей, 700 человек, пришедших посмотреть мюзикл «Норд-Ост». По телевизору
