За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень
В итоге всей этой травли ровно через полмесяца после триумфа во МХАТе пьеса «Бег» получила второе запрещение к постановке. И хотя в Камерном театре Таирова на второй неделе декабря состоялась премьера пьесы «Багровый остров», новый 1929 год обитатели хорошей квартирки на Большой Пироговской встречали не так многорадостно, как год прошедший, и, когда Любовь Евгеньевна произнесла:
– Все-таки спасибо и тебе, двадцатьвосьмовенький!
Михаил Афанасьевич откликнулся:
– Все-таки да.
– А что? Не побежал «Бег»? Ничего, еще побежит, – сказала жена. – И моя доля мне еще достанется. Хотя, если хочешь, могу тебе ее подарить. А так-то мы и в уходящем году не бедствовали. Доходы ненамного меньше.
– Ненамного? Да больше чем вдвое меньше.
– Ну, что делать, Мася-Колбася, ты ведь не Горький, чтобы купаться в золоте.
– Не Горький я, – соглашался Михаил Афанасьевич. – И не Слащев. Булгаков я. Був Гаков – нема Гакова. Что день грядущий мне готовит?..
А готовил он ему вот что:
К. Е. Ворошилов – в Политбюро ЦК ВКП(б) 29 января 1929 г. Секретно № 9527-с. Тов. Сталину. По вопросу о пьесе Булгакова «Бег» сообщаю, что члены комиссии ознакомились с ее содержанием и признали политически нецелесообразным постановку этой пьесы в театре.
К. Ворошилов.
О пьесе М. Булгакова «Бег» от 30 января 1929 г. № П 62/опр. 8-с Строго секретно. Опросом членов Политбюро от 30.1.1929 г. О пьесе Булгакова «Бег». Принять предложение комиссии Политбюро о нецелесообразности постановки пьесы в театре.
Секретарь ЦК.
Глава девятнадцатая
Ловите минуты веселья!
1939
Как хорошо вернуться из Ленинграда в Москву и выйти на широкую привокзальную площадь, вдохнуть всей грудью суетливого московского воздуха и оглянуться во все стороны! За спиной – самый старый вокзал, Ленинградский, бывший Николаевский, построенный еще Тоном в классических формах итальянского Ренессанса; слева – причудливый и изящный Северный вокзал-терем Шехтеля, бывший Троицкий, в неорусском модерне; а спереди – башня Сююмбике, превращенная Щусевым в величественный дворец и ставшая Казанским вокзалом.
Но сейчас прибывший из Ленинграда гражданин никак не мог радоваться великолепию Комсомольской площади, некогда Каланчевской, поскольку в глазах его стоял отвратительный туман и в поле зрения попадали лишь близкие предметы.
– Куда едем, голубки? – подскочили таксисты.
– Плата строго по таксометру, берем, не сомневаясь!
– Машиночка прямо с конвейера!
– Оперный вариант предлагаю!
Последнее предложение зацепило:
– Оперный? Это как? – спросил Булгаков.
– Исполняю арии, – был ответ. – Доплата по желанию, если не понравится – не платите.
– Берем оперный, – видя, как оживился муж, согласилась Булгакова.
– Опять этот Витька Петушков со своими ораториями, елки-палки! – прозвучало им вослед.
Угловой шкаф в квартире Булгаковых в Нащокинском переулке
[Музей М. А. Булгакова. Фото автора]
Удобно разместились в «эмке», за последние три года успевшей значительно размножиться на московских улицах.
– Нащокинский? Это который теперь Фурманова? – спросил таксист Петушков согласно установившейся традиции, когда советский пассажир называл одно название улицы, а водитель обязательно добавлял бывшее или нынешнее, и, назови они Фурманова, он непременно сказал бы: «Фурманова, это который бывший Нащокинский?» – По Садовому или через центр?
– По Садовому, – приказал Булгаков.
– Это хорошо, по Садовому мне лучше поется. С чего начнем?
– Что, правда петь будете?
– А я вам лгун, по-вашему?
– Ну, тогда… М-м-м… «Застольную» из «Травиаты».
– Легче легкого, – хмыкнул Петушков, выдержал паузу, затем очень смешно изобразил предваряющее арию «пум-ба-па, пум-ба-па, пум-ба-па» и весьма неплохо запел: – Высоко поднимем мы кубок веселья и жадно прильнем мы устами!..
Сделав круг почета по привокзальной площади, «эмка» побежала по Каланчевке и на ней истратила всю «Застольную песню»:
– Ловите, ловите минуты веселья, пока их жизнь дает. Пока их жизнь дает. Пока-а-а-а их жи-и-и-знь дает, ах! – Удар кулаком по рулю.
– Это точно, – согласился Булгаков. – Пока их жизнь дает.
– Тут Красные ворота стояли, я их еще помню, – сообщил Петушков, сворачивая на Садовое кольцо. – Дальше петь?
– Петь! – весело произнес Михаил Афанасьевич, пристально вглядываясь в Москву и почти не видя ее. Скажи ему, что Красные ворота по сю пору стоят, он бы и не заспорил.
– Мальчика кудрявого желаем?
– Извольте!
– Легче легкого, – кивнул Петушков, вновь смешно изобразил музыкальное вступление: «Булулу-лым, булулу-лым», – и запел: – Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, Адонис, женской лаской прельщенный…
Он пел легко и непринужденно, словно ел сочный и сладкий арбуз. «Эмка» летела по ясному и солнечному Садовому кольцу мимо конструктивистского здания Наркомзема, выделяющегося среди старинных строений, а в туманном зрении больного человека изобразившегося в виде темно-красного контрабаса.
– Не довольно ль вертеться, кружиться? Не пора ли мужчиною стать? – пела «эмка», летя мимо объятий института Склифосовского.
А бедный больной думал о том, что еще так мало прожил, а уже больницы манят его к себе своими объятиями, в теле он чувствовал отраву и списывал это на черную кровь, коей так много в нем накопили обиды и огорчения. Он невольно сравнил себя с Сухаревой башней, которую вот тут разобрали на его глазах пять лет назад, хотя она стояла эдаким бравым молодцем. Но мешала проезду. Ее предлагали отодвинуть, но Сталин игнорировал просьбы архитекторов и лично предписал снести один из главных символов Москвы: захотите, еще лучше построите!
И Булгаков, хоть и жалел исчезнувшую старину, в глубине души понимал, что время – вечный пожиратель жизни – хочет новизны для столицы, хочет простора. Может, и он, как отжившая старина, мешает проезду, и где-то там решили его тоже разобрать и удалить с проезжей части литературы, очистить место для других.
– Я скажу тебе без лести, ты способен воевать. Так спеши на поле чести славы воинской искать! – пела «эмка», приближаясь к тому дому, на крыльцо которого Люся зачарованно вышла среди ночи по его зову, а он повел ее на Патриаршие с загадочным видом, и они оказались у того таинственного старика, а потом произошло их первое любовное свидание… – Славы воинской искать! Славы воинской искать! Пам-парам-пам-пам!
– Браво! – захлопала в ладоши Елена Сергеевна. – Еще чего-нибудь! Каватину Фигаро можете?
Милая,
