Королева скандала - Пол Джилл

Через неделю, что длилась эта переписка, Мэри позвонил Эрнест и стал умолять ее воздержаться.

— Уоллис жестоко страдает от язвы желудка, и я уверен, что обострение спровоцировал стресс от вашей переписки. Что бы она ни написала в следующем письме, не придавай этому, пожалуйста, значения, хорошо? Из вас двоих ты культурнее.

Мэри уже поперек горла встало то, что последнее слово всегда остается за Уоллис, но когда Эрнест обещал ей, что навестит ее у Харгривзов в ближайшие выходные, она смягчилась. Она всей душой жаждала увидеть его.

Вместо Уоллис она написала Баки:

«Не знаю, когда Уоллис превратилась в такую отпетую потаскуху. Я оглядываюсь на ее жизнь и удивляюсь. Может, это произошло в Китае, где она научилась замашкам, которыми не пристало обладать леди? Здесь, в Лондоне, я наблюдала за тем, как она околдовала короля, которого едва выносит, соблазнила нацистского шпиона и вела себя с бессердечным безразличием к чувствам Эрнеста — человека безупречных моральных качеств. Он до сих пор ее выгораживает, несмотря на все, что она на него навлекла, по причинам, которые мне никак не уразуметь».

Баки написала в ответ, что безумно рада новости о том, что Мэри больше не общается со своей подругой детства.

«Уоллис всегда была полностью сосредоточена только на себе, — писала сестра. — Раньше у мамы разрывалось сердце оттого, что она вертит тобой как хочет, будто тряпичной куклой, но сама ты этого никак не понимала. — И продолжала так: — У нас здесь газеты вовсю пишут об ее интимной близости с королем и только что проституткой ее не называют, но о нацистском шпионе нигде нет ни слова. Расскажи подробнее».

Мэри прижала письмо к груди. Несмотря на оказанное четой Харгривз гостеприимство, позирование для портрета, занимавшее ее каждый день, она очень тосковала по своему дому в Америке и по своей настоящей семье. Теперь Лондон станет для нее тоскливым местом без друзей.

Машина Симпсона подъехала к дому Харгривзов, и Мэри, выбежав навстречу, бросилась Эрнесту на шею и крепко поцеловала его в губы.

— Не могу передать, как сильно я по тебе скучала, — тихо сказала она и вдохнула его запах, вселявший в нее надежду.

Он отстранился, обескураженный проявлением любви на глазах у стоявших на ступенях дома хозяев.

Мэри знала, что они не будут никому рассказывать и с пониманием отнесутся к их с Эрнестом положению. Она взяла любимого под руку и представила Ральфу. А Эрнест, в свою очередь, приветствовал рукопожатием Элеанор.

— Я постелила Эрнесту в комнате рядом с твоей, — сказала Элеанор Мэри. — Можешь проводить его наверх, а когда будете готовы, спускайтесь в гостиную на коктейль.

Мэри повела его наверх, восторженно рассказывая о портрете, который писал Ральф, о весточке от сестры и о том, как щедры ее хозяева. От подаренной встречей безудержной радости она тараторила без умолку.

Как только они вошли в комнату Эрнеста, он обнял и поцеловал ее как следует, и у Мэри голова закружилась от охватившего ее желания.

— У меня есть для тебя новости, — сказал он. — С сегодняшнего дня ты живешь в апартаментах «Альбион гейт» в Гайд-парке. В квартире три спальни и две ванные, а окна выходят на парк. Уверен, тебе там понравится.

— Не слишком ли это близко к Брайнстон-Корт? — спросила Мэри, опасаясь, как бы не столкнуться с Уоллис у мясника или бакалейщика.

— В пяти минутах. Но ты потом сама поймешь, что ее там никогда нет. Вчера я ужинал с ней и с королем и сказал им, что это был последний раз, когда я исполнял роль сопровождающего. Это унизительно, и я больше не могу это терпеть. Придется им придумать что-нибудь еще.

— Господи! Как они это восприняли? — спросила Мэри.

Эрнест скорчил гримасу.

— У нас с королем состоялся довольно трудный разговор наедине. Он снова давил на меня, чтобы я дал Уоллис развод, на что я ответил, что никоим образом ей не препятствую. Это она не хочет разводиться со мной. Он обещал поговорить с ней, так что я подозреваю, что события ускорятся. Он очень импульсивный человек. — Эрнест покачал головой с неодобрительным видом.

— Они куда-нибудь собираются на лето?

— Конечно. В июне уедут на юг Франции и оставят нас на некоторое время в покое.

Это обрадовало Мэри, хотя она по-прежнему была в бешенстве оттого, что ее счастье зависит от женщины, к которой она испытывала такую жгучую ненависть. Она не почувствовала ни грамма сочувствия, когда Эрнест описал, как Уоллис в муках складывается пополам из-за язвы, не может пить спиртное и есть что-либо, кроме молочных пудингов.

«Славно!» — подумала Мэри, хотя вслух промычала что-то сочувственное.

— Я привез твое платье, — сказал ей Эрнест, протягивая коричневый сверток. — Портниха прислала. Я заплатил ей за работу.

— Спасибо тебе, — ответила Мэри. — Ты так добр. — Она знала, что теперь ни за что его не наденет. Всякое удовольствие от королевского подарка было отравлено горечью ссоры с Уоллис.

Гости и хозяева дома вместе выпили коктейли, потом поужинали, а попозже вечером Эрнест попросил у Ральфа разрешения взглянуть на портрет Мэри.

— Конечно, — согласился Ральф. — Я буду польщен.

— Это нечестно! — запротестовала Мэри. Ей самой не разрешили смотреть на портрет, потому что Ральф сказал, что не любит, когда модели оказывают на него какое-то влияние в процессе работы.

Мэри болтала с Элеанор, а Эрнест пошел с Ральфом в его студию, располагавшуюся через двор за кухней. Их не было около получаса, а когда они вернулись, во взгляде Эрнеста проявилась мягкость.

— Тебе понравилось? — спросила Мэри. — Надеюсь, я не совсем ужасно выгляжу.

Следом за ним вошел сияющий Ральф.

— Эрнест предложил мне купить его, так что я полагаю, он нашел, что портрет не так уж плох.

Эрнест прошел через комнату, приобнял Мэри за плечи и поцеловал в щеку.

— Он прекрасен, — произнес он хриплым от переполнявших его эмоций голосом.

Глава 58

Лондон. Май 1936 года

Квартира в «Альбион гейт» понравилась Мэри. Она была небольшой, с уютными спаленками, зато можно было полностью раскрыть двойные двери между гостиной и столовой, и получалась одно большое светлое пространство с выходящими на Гайд-парк окнами. Всю мебель Мэри заказала в магазине Хила и обставила квартиру без изысков, но удобно. Она не собиралась никого приглашать, кроме Эрнеста, и ей хотелось, чтобы в этом жилище можно было чувствовать себя как дома, чтобы здесь любимый мог расслабиться.

Он приходил ужинать и оставался на ночь несколько раз в неделю, но Уоллис явно не устраивал такой порядок, потому что она быстренько возобновила свой коктейльный час на Брайнстон-Корт и настаивала на том, чтобы Эрнест на нем присутствовал. В иные вечера она спонтанно устраивала ужины, и ему приходилось украдкой выходить в коридор и звонить Мэри, чтобы предупредить, что он не сможет составить ей компанию в этот вечер. Мэри закипала от гнева. Ей было ясно: Уоллис просто демонстрирует силу и нарочно задерживает его, чтобы ужалить Мэри. Но она была в положении любовницы и не имела права жаловаться, поэтому прикусывала язык и ни разу не сказала Эрнесту грубого слова. Ей хотелось, чтобы он видел в ней веселую, добродушную женщину, с которой его жизнь могла быть полной умиротворения. И Мэри считала дни до момента, когда Уоллис с королем отправятся в свою летнюю поездку.

Она не общалась ни с кем из окружения Уоллис, но могла себе представить, что все разделяли реакцию миссис Кэмпбелл. Уоллис наверняка напела им о том, как ее давняя подруга предала ее, и все, конечно же, оставались на правильной стороне любовницы короля. В один из вечеров они с Эрнестом набрались смелости и сходили в театр «Друри-Лейн» на мюзикл под названием «Проснись и пой», но Мэри не переставала оглядываться, думая, что все вокруг обсуждают их и обвиняют в том, что расстроила «бедняжку Уоллис». Это была полоса одиночества. Часто Мэри целыми днями не видела никого, кроме своей горничной.