Маска или лицо - Майкл Редгрейв

только англичанин, и не мне судить об этой постановке. Но если это не было подлинно традиционным представлением, всецело сохранившим дух и силу Мольера, и если при этом не были преодолены все омертвелые наросты так называемых традиций, то, значит, я ничего не смыслю в этих вопросах. Теперь вы понимаете, почему я считаю, что вы держите курс — и всегда его держали — прямиком на улицу Ришелье.

Я писал вам тогда, если помните, прося не тратить больше времени на прикосновении к земле и на закладку новых фундаментов, а вместо этого просто продолжать вашу постройку; иными словами, ставить одну хорошую пьесу за другой, с тем, чтобы искусство каждой из этих постановок порождало непосредственно еще более совершенное искусство последующих. Ибо пользуясь более подходящей метафорой, если росток здоровый, то по законам природы искусство после нескольких мучительных лет созревания вырастет здоровое и принесет, расцветая, прекрасные и самые неожиданные плоды. Простота же, которую слишком долго и тщательно оберегают, теряет свои достоинства, становится искусственной и бесплодной. И наконец, вы сами, как мне кажется, прошли уже полный курс ученичества, начатого вами двадцать лет назад, когда обрекли себя на столь преданное служение своему искусству».

Я не прошу у вас прощения за такую длинную цитату. Я даже повторю одну-две строки из этого замечательного письма: «Если росток здоровый, то по законам природы искусство после нескольких мучительных лет созревания вырастет здоровое и принесет, расцветая, прекрасные и самые неожиданные плоды».

Когда в первой своей беседе я говорил вам, что желание играть должно превратиться у вас в одержимость, я вовсе не имел в виду, что эта одержимость должна быть всепоглощающей. Ведь, если вы хотите делать свое дело с тем совершенством, на какое вы способны, дело это рано или поздно все равно займет первое место в вашем сознании. Молодой актер, определивший свои стремления в более ясной форме, чем общее и смутное стремление к личному успеху, должен готовиться к тому дню, когда ему выпадет возможность осуществить свои надежды, так как только неукоснительная преданность поставленной им цели поможет выявить его устремленность, заставит обратить на нее внимание. Ему не надо ждать, пока в один прекрасный день можеть быть, даже завтра ему выпадет шанс сыграть такую-то роль; собственные его усилия, его отношение к работе (и, конечно, его талант) должны дать ему такой шанс. И это не будет счастливый случай, хотя случай и вмешивается в жизнь театра не реже, чем в любую другую область человеческой деятельности. Актер, если только он хочет этого и достаточно старается, может повернуть какие-то события и обстоятельства в свою пользу соответственно своим заслугам. Он сам творец своей удачи.

Об этом очень просто говорить, но все это требует золотого терпения, железного мужества и решительности. При наличии этих трех качеств трудности искусства, как и трудности жизни, лишь укрепляют силы.

Время, в которое мы живем, несет человеку свои трудности как в жизни, так и в той ее части, которую составляет профессия актера, хотя трудности эти, вероятно, не больше тех, что были в прошлые времена. Однако у современного актера, получившего в наследство добротную натуралистическую манеру игры и в то же время видящего блестящие, как многим кажется, кинопостановки, в которых с успехом играют люди, даже не являющиеся актерами в обычном смысле этого слова, нет особых стимулов преодолевать эти трудности. Ведь среди тысяч написанных пьес и нескольких сотен тех, что ежегодно ставятся, очень немного таких, которые могли бы предложить современному актеру роль, требующую от него полной отдачи сил. Это одна из причин, в силу которых наши актеры всегда обращались и обращаются к Шекспиру. Есть люди, которые думают, что только желание актера получить выгодную, сочную роль и желание менеджера избежать выплаты авторских отчислений служат причиной столь частых возобновлении шекспировских пьес. Однако дело не в этом. Дело скорее в том, что актеру, сознающему свою силу, естественно, хочется испытать ее в преодолении серьезных трудностей. А уж если актер хоть однажды сыграет какую-либо из этих великих ролей, то рутина современной пьесы вряд ли будет способна разжечь его творческое честолюбие.

Когда прошлый раз мы обсуждали главнейшие положения системы Станиславского, мы коснулись его основных требований к актеру. Они не раз повторялись в различной форме и в разных выражениях каждым, кто когда-либо пытался дать формулу того, что необходимо иметь актеру — физический аппарат, голос, воображение, наивность и т. д. Однако часто актер, наделенный теми или иными данными в сфере своего ремесла, склонен больше опираться на то, что дается ему легче всего. В результате хорошо поставленный, звучный и приятный голос нередко приводил многих к погибели. Обладать таким голосом почти столь же опасно, как и обладать прелестным личиком или статной фигурой. Но главные трудности для актера начинаются тогда, когда он овладевает своими основными качествами. Он должен овладеть ими настолько прочно, чтобы в каждом из них находить необходимый ему резерв возможностей и, руководствуясь интеллектом или вкусом, научиться разумно и экономно расходовать их (это совсем не то же самое, что «не доигрывать»). Цицерон, описывая, как актер Росций [13] произносил свои речи, рассказывает, что он особенно выделял наиболее эффектные места, сознательно жертвуя возможными предшествующими эффектами. Дельсарт [14], известный французский педагог (в числе учениц которого была и Рашель [15]), писал: «Без отказов нет истины для художника… мы часто вынуждены оставлять людей в неведении относительно наших собственных достоинств».

Уильям Пол писал:

«Как и в других видах искусства, совершенство хорошей актерской игры заключается в ее сдержанности, в понимании того, что можно уступить. Если красноречие есть следование природе, то нужно пожертвовать десятком слов с тем, чтоб одно какое-нибудь доминировало и задавало тон музыке целой фразы. Только таким путем можно добиться, чтобы в звуке отражалось эхо смысла. Но, по-видимому, актер меньше всего склонен отказываться от чего-либо и хочет «выговорить» каждое слово. Избыток выразительности — смертный грех актера, особенно при чтении стихов.

Так, Шекспир, если лишить его искусно выполненных сценических аксессуаров, будет выглядеть в наших театрах весьма непривлекательно, поскольку наши актеры редко вкладывают смысл в то, что они говорит… Недавно в Уэст-эндском театре один крупный актер, пользующийся хорошей репутацией, так произнес фразу из «Макбета»:

               К чему

Приветом вещим к выжженной степи

Вы нас остановили? Отвечайте.

Произнесенные таким образом слова лишены для слушателя всякого смысла. Здесь только три слова требуют выделения («к чему», «вещим» и «остановили») с ударением либо на «вещим», либо на «остановили». Если эти три слова выделены и явственно