"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Константинович Гладков
25 декабря
У А.В.Февральского. Рассказал много любопытного. По его словам, Брики отставлены от дел литературного наследства Маяковского. Сейчас всем заправляет Перцов 72. Лиля Юрьевна снова вышла замуж: на этот раз за Катаняна. Последним ее мужем был расстрелянный с Тухачевским В.Примаков. «Товарищ правительство»73 не тронуло одну ее из всех жен «изменников родины». А Осип Максимович живет с женой режиссера Жемчужного74, который, в свою очередь, живет с чьей-то чужой женой. У Маяковского есть дочь в Америке, родившаяся там после его поездки75.
Со слов Дадиани76, Александр Вильямович рассказывал о молодом Сталине. Он суфлировал и играл в драмкружке и пел тенором в семинарском хоре. Играл какую-то роль в пьесе «Гибель “Надежды”» (так ли? По-моему, эта пьеса написана позже77). Февральский хлопочет в ЦК, чтобы ему разрешили все это опубликовать. «Литературка» обещает предоставить под это полосу. Но, по-моему — не разрешат. Это сведет полубога на землю...
28 декабря
Все еще стоят морозы.
Умер Вандервельде78. Социалисты проголосовали за левую резолюцию Блюма. Французский суд осудил русскую знаменитую певицу Плевицкую, жену генерала Скоблина, замешанную в похищении генерала Миллера, к 20 годам каторги79.
Секретарем Московского обкома партии вместо исчезнувшего Угарова избран Щербаков. Заместителем Берии назначен В.Меркулов.
31 декабря
Год кончается, как и начался, разными страшными слухами.
«Вчера на Химкинском пляже» («Правда», 7 июля 1938)
Об аресте Кольцова.
Поздно вечером или ночью он приехал в редакцию «Правды». Его под каким-то предлогом вызвал зам. редактора Л.Ровинский80. Поговорив о деле, они стали болтать о том и сем. В это время Ровинскому позвонили. Отвечая невразумительными фразами «Да», «Нет», «Хорошо», он бегло взглянул на Кольцова, который рассказывал присутствовавшим какой-то анекдот. (Со слов одного из них и идет этот рассказ.) Через несколько минут Кольцов пошел к дверям, но Ровинский под каким-то не очень ловким предлогом (как это сообразили потом) задержал его. Видимо, он получил указание задержать Кольцова у себя в кабинете, пока за ним ехали. Через несколько минут (конечно, никто ни о чем не догадывался: скорее могли бы подумать, что возьмут Ровинского, чем что тот будет помогать взять Кольцова) вошел известный чекист Райхман81 с двумя помощниками. Кольцов мгновенным прыжком оказался у вертушки и схватил трубку, но Райхман сказал, что товарищ Сталин в курсе дела, или нечто вроде этого, но с именем Сталина. Кольцов стал бледным, как мел. Его увели. В коридорах было мало народа. Потом Райхман пошел делать обыск в кабинете Кольцова. Слух о попытке самоубийства неверен <...>
Наше наследие, № 110
Александр Константинович Гладков. Середина 1940-х годов
Из дневников. 1939
Январь
2 января
Утром звонки из редакций «Литературной газеты» и «Искусство кино». Узнаю, что умер Георгий Чулков1 <...>
На днях в Москве происходил странный процесс. Судили английского инженера Гровера, который без разрешения и визы прилетел на стареньком самолете, чтобы вывезти из Москвы свою жену, советскую подданную, которой не разрешали выезд. Он специально для этого выучился пилотировать самолет. Опустился где-то под Смоленском, и его сразу забрали. Вот романтизм ХХ века! Суд приговорил его только к штрафу2.
Всевозможные версии о причине ареста М.Кольцова. Говорят, что вслед за ним арестовали и его новую жену Марию Остен, немку, с которой он сошелся в Испании. Будто бы она занималась шпионажем, а он не проявил бдительности. Рисунки Б.Ефимова (брата Кольцова)3 тоже исчезли в газетах, но он еще не взят. Еще слух об аресте наркомсвязи Бермана, бывшего начальника ГУЛАГа и зама Ягоды. Любопытно, что должность наркомсвязи стала вроде проходной комнаты, ведущей в тюрьму и подвал на Лубянке <...> Одновременно идут слухи о том, что кого-то стали выпускать вдруг <...>
Знаменитый итальянский физик Ферми эмигрировал из Италии4.
М.Я.<Шнейдер> советует мне писать не о Суллержицком, а о Мейерхольде. «Вы так много о нем знаете, что грех зарывать это в землю...» Но кто же сейчас напечатает книгу о В.Э.?
6 января
Англичанину Гроверу, прилетевшему за женой, разрешили увезти ее с собой. Москвичи растроганы и рассказывают наверно разукрашенную историю, как на днях Гровер был выпущен с Лубянки и отправился за город разыскивать жену, которая почему-то и не подозревала о всей этой комедии. Ох уж эти приступы сентиментальности общественного мнения. Можно себе представить, какой слащавый фельетон написал бы об этом Кольцов, если бы его не упрятали за решетку... <...>
7 января
<...> В Испании новое наступление мятежников на Каталонском фронте, пока, видимо, довольно успешное. <...> Слух о самоубийстве Кольцова не то при аресте, не то после. Книги его из библиотек еще не изъяты: я проверял вчера по Ленинской. Говорят, что он лично ни в чем не виноват, кроме того что доверился жене. Еще говорят, что во время последних событий в Чехословакии он был там главным представителем Коминтерна и чем-то вызвал недовольство Сталина.
10 января
Только что вернулся из Консерватории. Впервые исполнялся концерт для скрипки с оркестром Мясковского. Солировал Давид Ойстрах. На концерте был Б.Л.Пастернак. Виски у него уже седеют. Он ответил на мой поклон, но я не уверен, что вспомнил, где мы встречались.
Днем работал в Ленинской библиотеке.
И.В.Шток, В.Н.Плучек, А.Н.Арбузов и А.К.Гладков. 1930-е годы
12 января
<...> Жена Гровера раньше жила в Болшеве, и наши девочки ее знают.
В декабрьском номере «Крокодила», вышедшем с опозданием, вместо «главный редактор» (был Кольцов) напечатано: «редколлегия». В газетах было, что Ежов принял в Наркомводе какую-то делегацию. Значит, он еще не арестован5 <...>
Среди подписей под некрологом по Г.Чулкову были имена Ахматовой и Мейерхольда.
31 января
Сегодня на квартире у Всеволода Эмильевича состоялась встреча с ним нашей Студии6, организованная мною. Сидели у него в кабинете. Он в черном вязаном жилете, без пиджака. З.Н. не вышла, судя по звукам из ванной, она купалась в это время. Из наших были: Плучек, Шток, Лучишкин, Кузнецов, Чеботарев, Харкевич, Легран, Галактионов, Кастрель, Богачева, Бригиневич, Нимвицкая, Зяма Храпинович, Рябинин, ну и я...
В.Э. был любезен, но не очень оживлен и чуть натянут. От «проклятых вопросов», связанных со своим положением, явно уклонился и говорил часа два вещи из своего «дежурного» репертуара для бесед, которые я от него слышал уже много раз. Чувствуя это, он иногда взглядывал на