"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Константинович Гладков
Захожу к В.Э. в перерыве в комнатку за сценой. Он какой-то нервный и растерянный. Как всегда, спрашивает мое мнение о своей речи. Может быть, надо было слукавить, но я сказал. «Думаете, что я перегнул палку? — спросил он без всякого недовольства моей откровенностью. — Боюсь, что нет...» К нам кто-то подошел. Завязался обычный бессодержательный разговор. Мне показалось, что В.Э. утомлен. Я отошел и вскоре ушел из ВТО. Душный день. Улицы пахнут плавящимся асфальтом.
Вечером поехал в Загорянку <...> Ночью начал перечитывать «Подросток».
16 июня
Жарко. Под вечер гроза.
Зашел на конференцию, но В.Э. не было. Против него резко и гнусно выступал Иоганн Альтман. Я ушел, не дослушав.
«Подросток» скучен, но встречаются отдельные блестки.
И.В.Сталин у Большого театра. Начало 1930-х годов. Собрание Е.Ефимова. Печатается впервые
В газетных отчетах бранят выступление В.Э.
17 июня
Встретил Х. Всегда от него что-нибудь узнаю. Он работает в ТАСС и начинен новостями. На этот раз он мне сказал, что третьего дня в Париже умер В.Ходасевич. Литвинов пока еще не арестован. <...>
Ночью гроза. Не спится. Думаю о разном.
В газетных отчетах с похвалой упоминается выступление Альтмана, где он бранил В.Э.
18 июня
Утром звоню В.Э., чтобы что-то сказать ему, как всегда это делал в дни травли, но его нет. Мне говорят, что он уехал в Ленинград, а З.Н. на даче. Кто отвечал — не знаю <...>
19 июня
<...> Наконец дочитал «Подростка». Читал с усилием и скукой. Все как-то не цельно, отклоняется в сторону, начато как бы «во здравие» и кончено «за упокой», с однообразной и как бы механической композицией. Не мог увлечься ни одним характером, кроме героя, который все-таки интересен, хотя автор напрасно заслоняет его к концу другими лицами. Сама литературная техника Достоевского в этом романе как-то инерционна и механична.
У меня Игорь. Разговоры о преемнике Сталина. Если недавно им считали только Ворошилова, то теперь называют Жданова.
22 июня
Вечером звонок Мерлинского: «Есть новости. Приходи скорей». Удивленный его тоном и встревоженный, иду к нему. Он говорит (со слов Р.Симонова, Охлопкова, Самосуда и художника Дмитриева) об аресте Мейерхольда в Ленинграде два дня назад, т.е. 20-го. Это не кажется невероятным и как-то сразу верится. И тем не менее оглушает. Хочется побыть одному, и я ухожу. По дороге звоню из арбатского метро, из верхнего круглого вестибюля ему домой. Подходит З.Н. Спрашиваю о здоровье В.Э. Она узнает мой голос вероятно, и, не переспрашивая, кто говорит, отвечает: «Плохо!..» Звоню Февральскому. Он тоже слышал. Стало быть — правда... Как описать то, что думается? Ложусь в два часа ночи.
23 июня
Письмо от Лёвы от 2 мая.
Везу его маме в Загорянку. Остаюсь там ночевать. Пока не рассказываю ей о Мейерхольде, чтобы снова не начала волноваться. Все-таки, я был близок ему и мало ли что...
Бессонница. Все думаю о драме об апостоле Павле. Это предприятие кажется странным (Андрей назвал его безумным). Но в нем есть нечто захватывающее, не то что моя ловко придуманная и эффектная драма из грузинской жизни.
25 июня
<...> Вышел журнал «Октябрь» со стихами И.Пулькина.
Б.А.Дехтерёв говорит, что слух об аресте Мейерхольда подтверждается. Он слышал это в музыкальных кругах.
26 июня
З.Н.Райх с Таней и Костей Есениными. 1928
Сообщение ТАСС о боях с японцами на монгольской границе. Под вечер едем с Вовкой Лободой на стадион «Динамо» на матч «Динамо-Тбилиси» — «Металлург». Потом сидим у меня. Он тоже слышал в своей редакции о Мейерхольде. Приходит Вася Метелкин. Провожаю их до метро и захожу к Мерлинскому. Все то же. Новой информации нет.
27 июня
Новое сообщение ТАСС о боях с японцами.
Б.А.Дехтерёв уже разговаривает со мной, как с больным. Думает, что меня могут посадить, что ли?
Но именно от него я услышал подтверждение своей догадки (одной из многих, впрочем), что арест Мейерхольда связан с овациями ему на режиссерской конференции. У нас таких вещей не любят и в этом могли увидеть род антисоветской демонстрации, ведь он же все-таки опальный... Да и эта злая сова, Вышинский, присутствовал тут. В ночь на 20-е, когда Мейерхольда брали в Ленинграде, с 12 часов ночи на его московской квартире шел обыск.
28 июня
Читаю «Клима Самгина». Горькая книга!
Заходит Мерлинский и сообщает, что Мейерхольда взяли, когда он вернулся ночью из гостей. Последней его видела Рашевская24. Он во время обыска пишет письмо З.Н. и бреется. Последнее на него похоже. Дорогой мой старик...
Днем мама была у прокурора. Лёвино дело послано на проверку.
30 июня
Утром еду в Загорянку. Пляж и река. Читаю «Самгина» и думаю о разном. Бормочутся и стишки. Придумал сюжет философской повести о раскрытом преступлении.
«Самгин» страннейшая книга, бесконечно горькая и грустная. Это книга огромного разочарования и огромного самолюбия, но книга несправедливая. Горький, как человек и писатель, всем обязан тому, что он здесь высмеивает, и он плоть от плоти той русской интеллигенции, от которой он этой книгой хочет отмежеваться. Книга эта удивительно противоречит духу «Моих университетов» и примыкающих к ним мемуарных очерков, вроде «Время Короленко». «Самгин» должен объяснить, почему русская интеллигенция не могла сделать революцию и взять власть. Но разве в этом задача интеллигенции? И не такой уж высокий и прекрасный приз — эта самая власть, чтобы за нее бороться, во что бы то ни стало. Задача интеллигенции — создание таких людей, как сам Горький. И неизвестно, что в итоге окажется исторически более нравственным — нежелание бороться за власть или все прелести власти. Думая о необыкновенном жанре этой книги, вспомнил почему-то Пруста: общее только в гипертрофированном анализе, который подчиняет себе и сюжет, и фабулу, и характеры, и становится главным элементом поэтики вещи, становясь как бы самоцелью.
Июль
2 июля
<...> О Мейерхольде в Москве говорят сравнительно мало: с одной стороны, это «горячо» и, м.б., небезопасно, а с другой — подобное за последние годы стало слишком обычным.
3 июля
Звоню З.Н. Она заикается. Говорит, что ничего нового нет, и едет сейчас на дачу. Зовет заходить, «если не боюсь заразиться гриппом»...
4 июля
Встретил на Арбатской площади у «Художественного» Плучека. Говорим о Мейерхольде. Меня поражает,