"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Константинович Гладков

Когда все уходили, он немного задержал меня и расспрашивал о том, что я делаю и как живу. Мельком сказал, что на днях едет зачем-то в Киев. Мы пробыли у него с 8 до 10 часов вечера <...>

Сегодня в «Правде» без комментариев перепечатана статья В.Бартлет из «Нью Кроникл» о возможности германо-советского сближения. Уже один факт, что «Правда» перепечатала это без сопроводительных примечаний, говорит о многом. Опубликованы тезисы докладов на 18-м съезде партии, который должен быть в марте <...> Но, думается, статья В.Бартлет гораздо важнее, хотя без отвращения об этой перспективе и подумать невозможно.

Когда я, после ухода наших, разговаривал с В.Э. в передней, я спросил его, читал ли он это. Он тоже обратил внимание, но говорит: «Дипломатические хитрости...»

Февраль

7 февраля

<...> Вечером на читке Арбузовым на квартире у Штока второго варианта сценария «Города на заре».

Арбузов читает по написанному его рукой в тетрадке тексту, но я узнаю много, очень много своих фраз из моего 1-го варианта. Их больше половины: около двух третей. На этот раз мне сценарий нравится там, где он — политическая драма, и не нравится, где он — драма лирическая.

Сидел, слушал и все время внутренне пересчитывал себя. Что здесь мое и что мое здесь? Я расту и становлюсь талантливее, когда опираюсь на себя, противостоя своим друзьям, и вяну, блекну, когда пробую опираться на них. Эта дружба сейчас обуза для меня. Одиночество меня тянет вверх, а она задерживает. Вот, например, смотрел на Штока и думал, как он сейчас мне противен, этот спекулянт и сплетник. Какое страшное явление — бывший друг!

Давно уже не был на занятиях Студии <Арбузова> и сейчас, вглядываясь в присутствующих, удивляюсь сам на себя — как и когда я разлюбил всех их? Или, м.б., это временно? <...>

10 февраля

Случайная встреча с В.Э. на улице Горького. Он мрачноватый. Сказал мне, что Балтрушайтис уходит в отставку. Это его огорчает: они большие друзья.

<…>

28 февраля

В.Э.Мейерхольд в работе над первой редакцией спектакля «Горе уму» по пьесе А.С.Грибоедова. ГосТИМ. 1927–1928

Вчера утром умерла Н.К.Крупская, через день после своего семидесятилетия. Все последние годы она жила под фактическим домашним арестом: потеряла много близких товарищей, добирались и до ее секретарей и сотрудников. Можно догадаться, как она себя чувствовала.

У меня есть ее замечательные воспоминания о Ленине7, книга сейчас негласно изъятая и запрещенная.

Горький конец жизни! Одиночество и пустота вокруг. Говорят, что даже при всей ее сдержанности это иногда прорывалось неожиданными слезами.

Англия и Франция признали правительство Франко в Испании.

Стало холодней. Вероятно, это последние зимние морозы.

Март

27 марта

<...> По словам встреченного Х., дочь Троцкого Зинаида покончила в Берлине самоубийством. После нее остался мальчик Всеволод 7-ми лет. Отец — проф. Волков, расстрелян в Москве8. Слух об аресте Фриновского9. Это уже, видимо, работа нового фаворита <Сталина> Берии. Два дня назад капитулировал Мадрид.

Апрель

2 апреля

Не хочу записывать то, что было сегодня. И так никогда не забуду10.

Май

17 мая

Попался на глаза некролог Орджоникидзе. Из двадцати человек, его подписавших, за два года погибло 10 человек11.

21 мая

<...> Приходит Андрей. Ему вчера сказал Барнет, что арестован Бабель12. <…>

24 мая

<...> На днях на одном из вечеров, посвященных Маяковскому, Шкловский крикнул выступавшему К.Чуковскому, что тот пошляк, и вечер прервали, пока они не объяснились <...>

Мерлинский13 рассказывает, что Бабель арестован за то, что его когда-то хвалил Троцкий. Это чепуха, конечно. Есть еще слух, что он был знаком с женой Ежова и бывал у них. Это гораздо вероятнее.

В Нью-Йорке повесился Эрнст Толлер14.

В.Э.Мейерхольд на Всесоюзной режиссерской конференции. 15 июня 1939 года

Июнь

5 июня

<...> Начал перечитывать «Бесы». Вот фразочка оттуда, которую можно бы поставить эпиграфом к целому периоду нашей недавней истории: «Все они, от неумения вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве...» <...>

6 июня

Когда начинаю читать Достоевского, все идет прахом. Читаю снова «Бесы». Только сейчас глубокий смысл этой книги дозрел до исторической яви. Как талант большого художника всегда умнее его ума.

9 июня

<...> Встретил Ардова15. По его словам, Кольцову принимают от его брата Бориса Ефимова денежные передачи. Ефимов сам ждет ареста, но братский долг выполняет. Его отовсюду выгнали. Как юмористы стали собирать ему деньги, и как это лопнуло. Роль Бори Левина16.

11 июня

Сам не знаю, почему вдруг позвонил В.Э.Мейерхольду. Он позвал меня завтра на дачу — день рождения Тани17. Разумеется, ехать не стоит. В.Э. рассказал, что он часто бывает в Ленинграде: ставит там для заработка физкультурный парад в институте имени Лесгафта. И он пошутил: «Вот я снова на Офицерской...» (На Офицерской улице, т.е. сейчас на улице Декабристов, помещается Институт Лесгафта18.) Условились на днях встретиться на всесоюзном режиссерском совещании, которое открывается послезавтра. Упрекнул меня, что я не пришел на генеральные репетиции «Риголетто», где он многое поставил, хотя и подписал афишу именем Станиславского19. И в самом деле: почему я не пошел? Занимался, видите ли, важными делами: Студия и Юношеский театр20... Бред, от которого я, кажется, вовремя избавился.

13 июня

На открытии режиссерской конференции в ВТО21. В президиуме зловещая рожа Вышинского. Он приветствует конференцию от правительства. Когда в зале появился опальный Мейерхольд, все встали и устроили ему пятиминутную овацию. Пожалуй, аплодировали ему больше и горячее, чем Вышинскому, и мне даже стало страшно, с тем особенным оттенком, как сжималось сердце, когда в дни перед закрытием ГосТИМа в зале после спектаклей орали: «Мей-ер-холь-да!» — а он не выходил, понимая, что тут есть доля политической демонстрации22. Пошел в комнату за сценой, увидел, что Мейерхольд в перерыве был окружен разными людьми, и не стал проталкиваться к нему.

Мягкий летний вечер. Свирепо кричат коты.

15 июня

Пошел на режиссерскую конференцию только потому, что там должен выступать Всеволод Эмильевич. Его снова встретили бурными аплодисментами, но его речь (с перебором самокритики и отмежеванием от «зеленых париков» и прочего) разочаровала. Ждали другого, и это смирение показалось одним