Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

— Я вас правильно расслышал, господин Козырев, что господин Ельцин имел исторически важную встречу с другими лидерами… в этом месте… Как, вы сказали, оно называется?

— Встреча началась в Минске, столице Республики Белоруссия, два дня назад, — ответил я. — Затем лидеры решили провести выходные в более непринуждённой обстановке, и мы сейчас находимся недалеко от Минска, в Беловежской Пуще.

— И там вы только что договорились заменить СССР чем-то другим, и это так важно, что господин Ельцин должен срочно проинформировать президента Буша. Я вас правильно понял, господин Козырев?

— Именно так. Я знаю, что это звучит странно, но так делается история, если позволите мне это выражение.

— Окей, я попрошу оператора поддерживать связь, пока я не сообщу президенту. Я вернусь к вам как можно скорее.

Через несколько минут два президента начали свой исторический разговор.

Это был первый из ключевых звонков. Звонок президенту СССР, дозвониться до которого удалось нескоро, оказался вторым. Потом Горбачёв и оппозиционная пресса изображали эту последовательность как доказательство непатриотичности беловежской группы и её зависимости от американцев. Эти лживые обвинения повлияли в дальнейшем на сверхчувствительность Ельцина к любым намёкам на американское превосходство, даже в процедурных вопросах.

У нас, понятно, не было английского переводчика, а у них русского, учитывая воскресный день и срочность разговора. Я выступил в этой роли. Мне было ясно, что Бушу и его помощникам надо слышать голос Ельцина, чтобы убедиться, что это он, и судить о его настроении по интонации. Поэтому я сначала давал трубку президенту, а потом переводил беседу.

Когда Ельцин взял трубку, я понял, что он сильно волнуется. Каждое предложение он начинал с обращения: «Глубокоуважаемый господин президент Буш!» Бывший секретарь обкома партии, он имел ограниченный международный опыт, плюс, как мне казалось, в нём жило традиционное для советских людей чувство — странная смесь из недоверия к Западу и преклонения перед ним.

— Зовите его Джордж. Вы встречались раньше. Тон этого разговора должен быть чуть дружелюбнее и человечнее, — шептал я Ельцину. — Вы звучите так напряжённо и официально, что он может испугаться. Вы просто информируете друга о важном шаге и рассчитываете на его понимание.

Похоже, совет помог. Ельцин быстро сменил тон:

— Дорогой Джордж, мы приняли трудное, но неизбежное решение заменить Советский Союз на новое содружество государств. Я хотел быть уверен, что, когда это будет публично объявлено, это не станет для тебя сюрпризом. Мы рассчитываем на твоё понимание и будем на связи.

После этого Буш также зазвучал более свободно:

— Да, Борис, я знаю, это тяжело. Ты должен найти решение в соответствии с волей людей, избравших тебя. Я благодарю тебя за звонок и желаю тебе и другим лидерам всего наилучшего. Я рад, что вы собираетесь поступить с Горбачёвым справедливо. Да, будем поддерживать связь.

Подписанный документ, учреждавший Содружество независимых государств, был фактически смертным приговором Советскому Союзу. Для всех нас это был очень эмоциональный момент. Однако мы верили, что поступаем правильно, и относились к потенциалу Содружества с осторожным оптимизмом.

Я говорю об осторожном оптимизме, потому что у демократических реформ в каждой из постсоветских стран были серьёзные противники. В России их было достаточно много. И мы ожидали их сопротивления. Когда мы летели обратно в Москву, кто-то в шутку предложил заключить пари, что нас не собьют по приказу какого-нибудь «ястреба» — например, командующего средствами ПВО под Москвой. Желающих не нашлось. Но мы никогда не забывали о том личном и политическом риске, который добровольно приняли на себя.

Когда наш самолёт приземлился в Москве, мы испытали большое облегчение, увидев среди встречающей нас группы министра обороны СССР маршала Евгения Шапошникова. Участники беловежской встречи предусмотрительно назначили Шапошникова главнокомандующим новообразованного Объединённого командования стратегическими силами СНГ, и именно в этом качестве Шапошников встречал Ельцина и всех нас в аэропорту, выражая свою лояльность.

А если бы он выбрал другой вариант и приехал с группой спецназа — как министр обороны Советского Союза, — чтобы арестовать несколько человек, которые только что подписали соглашение о прекращении существования СССР? Теоретически это был вполне реальный вариант. Шапошников не принимал участия в демократическом движении и не был известен как реформатор. К счастью, он оказался честным и здравомыслящим офицером, который осознал, что Советский Союз исторически обречён. России повезло, что во главе Объединенных вооружённых сил в тот критический момент оказался порядочный и ответственный человек.

Спустя несколько месяцев Ельцин назначил министром обороны Российской Федерации бывшего десантника генерала Павла Грачёва. Как и вице-президент Руцкой, Грачёв был награждён звездой Героя Советского Союза за участие в афганской войне. У Грачёва, в отличие от Шапошникова, был вкус к бюрократической интриге и материальным благам. Рядом с президентом, который был существенно старше, он умело играл роль восхищённого ученика. В частной обстановке он называл его «отец». Во время дружеских ужинов Ельцин говорил мне, как он ценит молодого министра обороны. Он рассказывал, что знает его с июня 1991 года, он тогда посещал его десантную бригаду. И, конечно, много раз вспоминал, что именно Грачёв отказался штурмовать Белый дом 19 августа 1991 года, несмотря на приказ вышестоящего командования. Вскоре после назначения Грачёва Шапошников ушёл в отставку с поста командующего Объединенными вооружёнными силами и перешёл в руководство «Аэрофлота». Для офицера, прослужившего всю жизнь в ВВС, это было естественное продолжение карьеры после отставки.

Вернувшись в Москву, я с головой погрузился в работу сразу на трёх фронтах. Первый — взаимодействие со СМИ. Текст соглашения о создании СНГ был сразу же передан в «Интерфакс». Второй фронт — работа с Верховным Советом. Мы немедленно направили законодателям официальное письмо, содержавшее текст соглашения и просьбу о его ратификации. Третий фронт — диалог с главами других постсоветских республик. Им всем было направлено приглашение вступить в Содружество. Они нуждались в информации и разъяснении относительно того, что произошло в Беловежской пуще, но предварительная реакция в целом обнадёживала. Большинство выражали облегчение по поводу разрешения затянувшегося кризиса.

Сначала не все политики, да и просто люди, понимали природу нового альянса. Некоторые полагали, что он обладал настолько широким набором полномочий — общее командование ядерными силами, единая валюта, единые границы, координация во внешней политике, — что по сути являлся новым союзным государством. Тем более что президент СССР по-прежнему находился в Кремле и даже вновь назначил министром иностранных дел Советского Союза Эдуарда Шеварднадзе. Очевидно, он рассчитывал на его высокий авторитет в международной и внутренней политике, заработанный министром в 1987–1991 годах.

Шеварднадзе стремился к сотрудничеству с Западом, но постоянно подвергался давлению и