Москва дипломатическая. Танцы, теннис, политика, бридж, интимные приемы, «пиджаки» против «фраков», дипломатическая контркультура… - Оксана Юрьевна Захарова

Насколько серьезно в Советском Союзе относились к протокольной одежде на официальных приемах, свидетельствует переписка полпреда в Осло А.М. Макара с Протокольным отделом НКИД в конце сентября — начале октября 1927 года.

Собираясь приехать в Москву, А.М. Макар просит сообщить ему, «какую из спецодежды лучше всего взять с собой в Москву», где ему, вероятно, «придется бывать у диппублики по различным поводам». В своем обращении в НКИД он сообщает, что в Италии «мы почти не пользовались визиткой», а в Осло на официальных приемах принят фрак. Макар был уверен, что в Москве «все сильно упрощено», и просит информировать его «о необходимом минимуме».

В отдельном послании в Осло заместитель заведующего Протокольным отделом Соколин дает советскому дипломату очень четкие рекомендации по вопросу выбора протокольной одежды. Он советует взять в Москву «все разновидности нашей спецодежды. На дневных приемах мы бываем либо в пиджаках, либо, чаще, в визитках. Смокинг нужен для обедов без дам. Фрак необходим для вечерних больших приемов и обедов с дамами. Поэтому необходимым минимумом, о котором вы пишете, оказываются все перечисленные виды одеяний».

Таким образом, Соколин деликатно, но весьма твердо дает понять Макару, что он ошибается, полагая, что в СССР соблюдаются «кое-какие нормы» в вопросе протокольной одежды[152].

Супруги дипломатов, аккредитованных в Москве, одевались весьма эффектно и не всегда следовали принятым нормам протокола.

15 января 1928 года Флоринский отметил «превосходный, тонкий обед» в датской миссии, а также наряд супруги посла Италии мадам Черрути, надевшей для встречи с наркомом «весьма пышный туалет. Даже ее муж с неизменным фашистским значком был в этот вечер оживленнее и менее замкнут, чем обычно»[153].

Костюм посла Италии демонстрировал его нравственные ценности, которые, впрочем, уже давно были известны членам дипкорпуса и лично Д.Т. Флоринскому, который в 1928 году во время визита Амануллы-хана был вынужден вступить в дискуссию с господином Черрути о внешнем виде приглашенных в честь падишаха.

На приеме по решению советской стороны все должны были быть «в пиджаках». Это «упрощение» вызвало негодование некоторых глав миссий. Следует отметить, что еще при получении от Флоринского извещения о приеме у председателя ЦИК СССР итальянский посол спросил его, правильно ли он понял, что прием будет в пиджаках, «нет ли в этом ошибки», на что Флоринский ответил, что советское правительство не признает другой формы одежды, и каждая страна имеет свой обычай. «Вы потребовали бы от нас, чтобы мы явились еще в ночных рубашках, приличные люди привыкли вечером одеваться», — заметил Черрути. Флоринский возразил, что «приличие» есть понятие относительное, его дело было указать форму одежды, в которой будут хозяева, посол может поступать как ему угодно — являться во фраке или в ночной сорочке. В результате Черрути пришел в пиджаке[154].

Г.В. Чичерин в своих указаниях на имя Карахана детально разбирает программу каждого дня визита, вникая во все тонкости дипломатического протокола. Он обращает внимание своих коллег, что нельзя в программах визита писать «прием у т. Калинина» или «прием у т. Чичерина», не указывая конкретно вид приема и где он будет проходить. Что касается внешнего вида приглашенных, то недопустимо указание «костюм — фрак», так как если на приеме будет присутствовать товарищ Калинин, то «нельзя же нам быть во фраке, когда он будет в пиджаке. У многих из обозначенных приглашенных вообще нет фраков, нельзя же быть мне овердрессед, когда Калинин будет ундердрессед»[155].

Замечания Чичерина демонстрируют не только его глубочайшие познания в области дипломатического протокола, стиль изложения отличает удивительная самоирония, присущая истинным интеллектуалам.

В это время Чичерин был не единственным высокообразованным дипломатом в Наркомате иностранных дел, к числу дипломатической элиты по праву принадлежит и А.М. Коллонтай. Поэтому не случайно, что, когда в 1928 году остро встал вопрос о сопровождении супруги падишаха Афганистана, Флоринский пишет заместителю наркома по иностранным делам Л.М. Карахану, что «наилучший и единственный, пожалуй, выход из положения — это приезд в Москву т. А.М. Коллонтай. <…> Не приходится говорить, что т. А.М. Коллонтай обладает всеми необходимыми качествами и если возьмется за это дело, то блестяще его выполнит. Титул ее посланника также играет большую роль и, конечно, будет оценен афганцами»[156].

Карахан предлагает организовать приезд Коллонтай под видом отпуска или очередного прибытия по текущим делам, чтобы этот приезд в глазах окружающих выглядел случайным совпадением. Предполагалось, что «заботы» Коллонтай о королеве ограничатся Москвой и Ленинградом[157]. В частном письме Флоринский успел предупредить Коллонтай, до получения ею телеграммы от Чичерина с вызовом в Москву, о цели ее визита. Подобная «любезность» была очень важна для Александры Михайловны, так как избавила ее от лишних волнений («Ради приятного не вызывают») и позволила подготовиться к приему, «обмундироваться», купив в Берлине меховую шубку (для вечеров), платье «для чая», шляпку, туфли и пр. О мехах и туалетах Коллонтай много говорили, но на самом деле она «умела носить платья», и именно это позволяло ей и выглядеть королевой. Решение пригласить Коллонтай было принято в отсутствие Литвинова, который не придавал большого значения представительской линии и вряд ли одобрил ради соблюдения норм протокола «срывать» полпреда. Следует отметить, что, в отличие от Чичерина, Литвинов не видел большого смысла в сближении СССР с Ближним Востоком. Максимальную пользу от визита падишаха решил извлечь именно Чичерин[158].

В 1929 году в приглашениях на дипломатические приемы в обязательном порядке указывался вид протокольной одежды для членов коллегии и заведующих отделами НКИД.

На вечерних приемах требовалось быть во фраке или смокинге, на дневных — жакет или темный пиджак.

Среди приглашенных с советской стороны особой элегантностью отличались актрисы и некоторые дипломаты Наркомата иностранных дел. На приемах в Большом Кремлевском дворце Сталин часто подходил к актерам и актрисам и беседовал с ними. В начале 1941 года один из таких разговоров вызвал бурное обсуждение в артистических кругах Москвы. В самый разгар вечера, после 12 часов ночи, Сталин подошел к меццо-сопрано Большого театра Давыдовой — эффектной женщине, одетой в серебристое сильно декольтированное платье с драгоценностями на шее и руках, с палантином из черно-бурых лисиц.

«Великий вождь, одетый в свой неизменный скромный френч защитного цвета и сапоги, некоторое время молча смотрел на молодую женщину, покуривая свою трубочку. Потом он вынул трубку изо рта.

— Зачем вы так