Театр – волшебное окно - Коллектив авторов

Сегодня же, как мне показалось, зрители «услышали» это по-другому, перестали себя отделять от людей на экране, смотрели не на политические конфликты, а на обреченных на смерть невинных людей. Именно для этого режиссер с самого начала отказывается от характерных черт времени и места, везде и всегда одно и то же. Одна из нищих девушек в баре сказала: «Перетерпится, перемелется….никогда оно не перемелется».

Дубровский. 21. Рецензия

Алена Ходыкова

Спектакль «Дубровский» в театре «Пушкинская школа»

Дубровский-герой, Дубровский – романтический идеал, Дубровский-Робин Гуд. У Пушкина. А какой бы он был сейчас? Посмотрим на Владимира Дубровского версии Геннадия Тростянецкого, режиссера одноименного спектакля на сцене театра «Пушкинская школа».

Произвол дворянства, присвоение чужой собственности, социальное неравенство. Это-проблематика романа А. С. Пушкина, аналогичные проблемы – в современности. Ставя знакомую со школы историю о ссоре друзей-помещиков Троекурова и Дубровского и любви их детей Маши и Владимира, режиссер развивает два важных для меня направления. Во-первых, актуальность романа в наше время, не стоит думать, что самодурство и страдания народа были только в IXX веке. Во-вторых, роль лидера, которым главный герой хотел стать, но все его активные действия начались и закончились риторикой.

Тема современности в спектакле связана с антигероем, противоположностью «принца» Владимира, Кирилой Троекуровым (Денис Волков). Перед появлением Троекурова мы слышим монолог оппозиционного газетчика о насущном – вседозволенности дворянства. Затем шоу: типичный бандит из 90-х, он же помещик, с голым торсом с остриженной головой в красном халате вихрем врывается на сцену и начинает творить одному ему понятные действия, показывая себя хозяином пространства. То надевает шкуру медведя и по-звериному прыгает по сцене, то эпично дерется с учителем-французом, то заботливо разговаривает с дочерью, то по-барски сидит на стуле в ожидании развлечений. Развлечения появляются: под крик «surprise!» выбегают мужчины в одних простынях, пластично двигаются и встают в разные комичные скульптуры. Слуга барина размахивает красным платком, повторяя «fire, fire, fire», а напоследок – «yourdesire», напоминая об известной песни группы «Venus». Вокруг Троекурова – эпатаж, динамика, смущающий интерактив со зрителем и пафос.

Резко контрастирует с этим антигероем романтический идеал Дубровский (Никандр Кирьянов). В его окружении– крестьяне: игра под балалайку и аккордеон, русские народные песни, типичное застолье, на надрыве кричащая о своей несчастной судьбе няня (Мария Егорова). Счастливые сцены детства Владимира, в них – сильный образ матери (Екатерины Новиковой) с ее искренней любовью к сыну и проникновенным пением. Трагичный и немного философский символ креста, в виде которого встают крестьяне на похоронах отца Владимира. Во всем этом – душевность, пробуждающая сначала патриотические чувства, потом любовь к Дубровскому, вокруг которого и происходят эти народные сцены. Позже крестьяне уходят, внимание теперь обращено только на Владимира, и оказывается, что никакой он не герой. Его проникновенные монологи-только слова, а кроме слов-ничего. Бездействие и бесполезное метание. Возглавив бунт, армию разбойников против произвола дворянства, Дубровский не может справиться с этой народной силой. Ему вроде бы мешают обстоятельства – любовь к Маше, но разве для настоящего лидера это оправдание?

В Машу (Екатерина Вишневская) сложно не влюбиться: она красива, неглупа, актриса хорошо передает этот пушкинский образ, жаль, в ней нет ни харизмы, ни остроумия, поэтому героиня на фоне своего отца и Дубровского кажется неживой. Маша как будто подстраивается под двух главных персонажей, в присутствии отца она эффектная: о своем воспитании рассказывает в стиле индийского боевика. Три актрисы, учителя-французы, в мужских шляпах, с изящными усами и большими пистолетами разыгрывают драму, воюя за сердце Маши. С Дубровским (переодетым в француза Дефоржа) она искренняя и счастливая: то прыгает с ним по лужам, то восхищается его акробатическими трюками с маленьким Троекуровым на руках, то слушает проникновенные монологи Владимира о любви. Потом мы сопереживаем Маше, вынужденной выйти замуж за старого князя. Трагизм этой ситуации усиливают режиссерские приемы – при разговоре отца с князем Маша выглядит как марионетка, кукловодом которой становится то один, то другой мужчина, а пара князь и Маша во время церемонии очень похожа на картину В. Пукирева «Неравный брак».

Последнюю пушкинскую сцену режиссер показывает как бы отстраненно, актеры озвучивают цитаты из повести в третьем лице («князь вынул из бокового кармана дорожный пистолет», «княгиня вскрикнула», «Дубровский был ранен в плечо»). Эта сцена не важна для режиссера, потому что все его внимание на дальнейшие действия. Марш актеров в черной одежде, которые становятся то бандой Дубровского, то нападающими на них солдатами, сцена волнует и пугает, потому что воспринимается не как частный конфликт «разбойники-солдаты», а более серьезный – «народ-власть».

Пластика и танец в спектакле играют важную роль, потому что вместо привычной сцены герои передвигаются по длинному деревянному помосту с креслами по периметру, что создает сложность актерам, которым нужно заполнять все пространство равномерно. Декорации отсутствуют, свет почти все время остается тепло-желтым, но такое сценографическое решение помогает погружению в реальность спектакля, мы видим все эмоции, мимику и жесты актеров очень близко. И верим их игре.

И в последней сцене понимаем, «доброго принца» Дубровского в 21 веке не будет: потому что главный герой в спектакле уже не тот. Даже знаменитую фразу «Спокойно, Маша, я Дубровский» говорит не он, а маленький сын Троекурова. Не потому Дубровский другой, что меньше хочет отомстить врагу отца, или не так сильно любит Машу, или не становится «Робин Гудом», не тот Дубровский, потому что до конца не доводит начатое дело, он не просто бросает своих товарищей-разбойников, как в оригинале, он даже не удосуживается сам сказать о своем побеге, просто оставляет письмо. Надежда на справедливость в обществе вместе с Дубровским исчезла в неизвестном направлении. А значит, произвол власти и страдание народа будет продолжаться, остается ждать нового героя, который, в отличие от Дубровского, будет не только говорить, но и делать.

Ромео без Джульетты. Рецензия

Серафима Чеснокова

О новой постановке Каменноостровского театра

Безумие – странная штука. С помощью него можно скрыться от всех и вся в своем маленьком ничтожном (или очень даже «чтожном») мирке, ну, или потерять этот мирок, а вместе с ним и тот, от которого скрывался.

Люк Персеваль, с недоверием взиравший на спектакли, в которых играли молодые Ромео и Джульетты, решил поставить свой, состарив этих самых Ромео и Джульетт, дабы показать: настоящая любовь возможна