Москва дипломатическая. Танцы, теннис, политика, бридж, интимные приемы, «пиджаки» против «фраков», дипломатическая контркультура… - Оксана Юрьевна Захарова
По мнению представителя НКИД, объяснения только ухудшают сложившееся положение. Слова «Интернационала» не нравятся представителям буржуазных государств так же, как и в СССР не нравятся слова многих национальных гимнов, в особенности монархических. Но соблюдение норм международной вежливости заставляет наших представителей всегда вставать или обнажать головы при исполнении гимнов. Что сказала бы польская власть, если бы наш советский представитель в Варшаве при пении польского гимна в честь Пилсудского демонстративно сидел на том основании, что Пилсудский не является формальным главой государства?
В свою очередь польский дипломат также заметил, что в СССР не разработан соответствующий «протокольный церемониал»[329], который определял бы, в каких случаях дипломаты должны вставать, тем более за границей он много раз слышал пение «Интернационала» на разных языках, и все понимали, что это революционная песня.
Советская сторона продолжала настаивать, что в данных ситуациях никаких правил не требуется, так как всем и так ясно, что при исполнении гимна нужно вставать.
Еще одной претензией со стороны НКИД к дипломатическому корпусу являлось нежелание дипломатов стоя приветствовать советских вождей. В частности, когда при открытии съезда зал овациями встречал К.Е. Ворошилова, то многие дипломаты встали со своих мест, так как лично знакомы с Ворошиловым, но когда начались овации незнакомым им лицам, в частности Сталину, то они не поднимались.
По итогам этой беседы НКИД принял решение не делать представления соответствующим посольствам (при исполнении «Интернационала» не встала примерно половина дипломатов, в том числе представители Германии и Японии, на что обращено особое внимание в донесении), надеясь, что они сами поймут «неправильность своего поведения»[330].
Следует отметить, что с точки зрения дипломатической вежливости дипломаты, аккредитованные в Москве, были не обязаны оказывать Сталину официальные знаки внимания, так как тот не занимал, как заметил иранский посол, «никакого официального руководящего поста в системе советского государства»[331], поэтому, не получив указаний со стороны дуайена дипкорпуса, он не поздравил Сталина с 60-летием. По этой же причине, а именно что Сталин официально не является главой государства, не поздравили Сталина датский и норвежский посланники. Но последний заметил при этом, что «преисполнен искренних чувств уважения и восхищения г-ном Сталиным»[332].
Сотрудникам НКИД приходилось решать проблемы самого разного характера, касающиеся жизни иностранных дипломатов в Москве. Так, в апреле 1938 года народный комиссар иностранных дел Литвинов сообщает заместителю начальника 2-го отдела Народного комиссариата внутренних дел (НКВД), что дипломатические представители в Москве стали жаловаться на «слишком назойливые формы охраны». Агенты следуют за ними «по пятам», и не только за ними, но и за женами и членами семьи, входят вместе в магазины, где записывают разговоры дипломатов на их глазах. Литвинов просит «не допускать таких приемов» и осуществлять охрану незаметным образом.
В своем письме Литвинов, как профессиональный дипломат, избегает категоричных формулировок и называет явную слежку сотрудников НКВД «охраной» дипломатических работников.
Негативную реакцию у представителей дипломатического корпуса вызвало присутствие на «параде физкультурников» 18 июля 1939 года двух сотрудников НКВД в середине первого ряда, зарезервированного для послов и посланников (обычно они находились в конце ряда, в проходе)[333].
На параде присутствовали все главы дипломатических миссий, поверенные в делах, советники, первые секретари посольств, военные атташе. Глава Протокольного отдела В.Н. Барков отмечает отсутствие японского посла, ранний уход французского и английского послов, а также то, что афганский посол «очень веселился», когда увидел, что мальчик, одетый в красноармейскую форму, вел «трех разбитых японцев»[334].
Среди советских политиков одним из самых изощренных импровизаторов, который профессионально манипулировал нормами дипломатического протокола и этикета, был И.В. Сталин.
В августе 1939 года, после переговоров с И. Риббентропом, во время ужина он произнес тост об Адольфе Гитлере, как глубоко почитаемом им человеке, а в конце приема разрешил личному фотографу фюрера сделать несколько снимков (иностранцам было запрещено фотографировать в Кремле), на которых Сталин и гости были запечатлены с бокалами крымского шампанского в руках.
В 1939 году Риббентроп говорит о вожде как о человеке необычайного масштаба. Сталин сумел буквально ошеломить министра иностранных дел Германии, а в августе 1942 года премьер-министр Великобритании У. Черчилль отмечает радушие Сталина на обеде в Кремле и предлагает выпить за его здоровье. В конце приема, после официального прощального рукопожатия со Сталиным, Черчилль направился к выходу, но вождь догнал его и проводил до парадной двери, где они вновь обменялись рукопожатиями.
Приглашение Сталиным Черчилля в свою квартиру в Кремле также выходит за рамки официальных протокольных норм. Но, на наш взгляд, Сталин допустил оплошность, не пригласив свою дочь к столу, о чем Черчилль сообщает президенту США Рузвельту[335].
Сталинские застолья — это «мужские собрания», но вождь пригласил к себе джентльмена, для которого отношение к женщине — мерило нравственности в человеке. В данном случае Сталин «не доиграл» до конца роль строгого, но любящего «отца всех народов».
Протокол консервативен. Протокольная норма, воздающая почести применения единожды к одному лицу, не может быть опущена в отношении другого. «Всякий прецедент для протокола чреват тем, что он должен стать нормой, а если нормы отменяются, то это тоже прецедент, создающий новую норму; это азбука каждого начинающего дипломата»[336].
В СССР до 1 января 1944 года государственным гимном был «Интернационал», поэтому, когда в Финляндию прибыл первый советский посол, было решено отменить исполнение государственного гимна страны прибывшего дипломата перед вручением верительной грамоты.
Известны случаи, когда прецеденты не становятся нормой. В апреле 1941 года в Москве был подписан советско-японский пакт о нейтралитете. И.В. Сталин лично приехал на вокзал, чтобы проводить японского министра. В советском протоколе это не стало нормой, но политическое значение этого факта было значительным.
Сталин отдавал должное значению протокола в международных отношениях, лично вникая во все детали проведения дипломатических мероприятий, включая подготовку Ялтинской и Потсдамской конференций.
В разрешении дипломатических скандалов вождь также принимал активное участие. Так, в 1951 году в посольстве Австралии в Москве были обнаружены подслушивающие устройства. Сталин лично занимался такими вопросами. Первоначальный проект ответа вызвал его критику. «В преображенном виде советский ответ взывал даже к сочувствию. Там говорилось, что шла жестокая война, и не исключалось, что Москву придется оставить. В этих обстоятельствах в ряде зданий, которые предположительно могли быть заняты высшим немецким командованием, были оборудованы системы прослушивания, которые после войны, очевидно, забыли демонтировать…» Ознакомившись с этим образцом «дипломатического лицемерия», министр иностранных дел Австралии сказал, что «это ложь чистейшей воды, но… не придерешься»





