Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон

Итак, 26 мая 1794 года я ступил на борт «Куин Шарлотт», флагмана Флота Канала, 100-пушечного линейного корабля первого ранга и одного из самых больших судов в Королевском флоте Его Величества. Чтобы вы имели представление о том, насколько он был велик, я напомню вам, что хорошее океанское торговое судно в те времена имело водоизмещение в 300 тонн, как «Беднал Грин». Большой фрегат, как «Фидор», был около тысячи тонн, в то время как основной боевой корабль линейного флота был 74-пушечный, судно в 1800 тонн, плюс-минус несколько сотен.

Но корабль первого ранга, ребята, был совершенно другого класса. «Куин Шарлотт» был зверем грузоподъемностью почти в 2500 тонн.[9]

Для его постройки были срублены целые дубовые рощи, и он возвышался величественной громадой, палуба за палубой, с тремя полными рядами огромных орудий, глядящих из его портов, готовых стереть в порошок все меньшее, что осмелится приблизиться: 32-фунтовые на нижней орудийной палубе, 24-фунтовые на средней и 18-фунтовые на верхней, не говоря уже о более мелких орудиях на его шканцах и баке.

Кораблей первого ранга никогда не было много, потому что они были ужасно дороги в постройке, и в тот конкретный раз из двадцати шести кораблей Флота Канала девятнадцать были 74- или 80-пушечными третьего ранга, четыре — второго ранга в 98 орудий, и только три были первого ранга: сама «Куин Шарлотт», а также «Ройал Джордж» и «Ройал Соверен».

Обычно они не были быстрыми или маневренными, потому что строились в первую очередь как артиллерийские платформы и так высоко поднимались из воды, что их сильно сносило ветром. Но ничто на лице земли или вод не могло сравниться с их огромной огневой мощью. Следует представлять себе корабль первого ранга как огромную, плотно набитую крепость, ощетинившуюся пушками и наделенную магической способностью двигаться по желанию и направлять свой огонь куда угодно.

И они были плотно набиты! На борту «Куин Шарлотт» находилось 900 душ. Начиная снизу вверх, там было 100 морских пехотинцев под командованием своего капитана, лейтенантов, сержантов и капралов. Было пятьдесят юнг и 600 моряков. Было полдюжины женщин, которых там вообще не должно было быть, и флот делал вид, что их там и нет. Были толпы уорент-офицеров, ремесленников и специалистов. Были представлены все профессии, от цирюльника до боцмана, от бондаря до клерка, от парусного мастера до хирурга и от кока до капеллана.

Были десятки суетливых мичманов и шесть высокомерных лейтенантов морской службы. Было два полных капитана, оба благородные рыцари: капитан флота сэр Роджер Кертис (который был своего рода «помощником адмирала») и фактический, исполнительный, командующий кораблем капитан сэр Эндрю Снейп-Дуглас.

Такова была «Куин Шарлотт» и флот, который она вела. Но что же за человек стоял во главе всего этого? Человек, который обладал такой властью, о какой не могли и мечтать Александр Македонский или Юлий Цезарь? Человек, который стоял выше каждого капитана во флоте и двух капитанов на своем собственном корабле? Этим человеком был адмирал флота, Ричард, лорд Хау.

Он стоял у наветренного фальшборта на шканцах, сверкая золотым шитьем, в окружении своих приспешников и последователей. Я сразу узнал его по сотням гравюр и портретов. Нахмуренные тяжелые брови, большая нижняя губа и смуглое лицо, за которое он получил на нижней палубе прозвище «Черный Дик».

Ему было шестьдесят восемь лет, он был моряком с четырнадцати лет, и его старшинство и опыт не поддавались воображению. Он был, черт возьми, адмиралом дольше, чем я жил на свете, ибо получил адмиральский флаг в 1770 году, за пять лет до моего рождения.

Поэтому, когда их светлости из Адмиралтейства размышляли, кому бы отдать эту самую лакомую из всех имевшихся у них должностей, они, естественно, подумали о Черном Дике.

Они подумали о нем за его отвагу, мастерство и бездонный опыт на море. Но было и еще кое-что. Ибо мать Хау была внебрачной дочерью короля Георга I. Так что Черный Дик приходился королю Георгу III кузеном, и Его Величество всегда признавал Хау таковым.

Как бастард, должен сказать, я это одобряю. Хотел бы я, чтобы мои собственные родственники были хотя бы наполовину так же добры, как король Георг. Но он был всего лишь сумасшедшим, в то время как мои родичи (мои единокровные братья Александр и Виктор) были чертовыми маньяками.

*

Как только капитану Катлеру отдали почести, нас с ним проводили в присутствие нашего благородного адмирала и позволили отвесить поклоны. Я выпросил шляпу у канонира «Фидора», чтобы мог снять ее, поднимаясь на борт флагмана, ибо важно учитывать эти мелочи. Флот придает большое значение своим церемониям, и, будучи гражданским, я хотел выказать уважение. И это не пустяк. Проявить хорошие манеры не стоит ни гроша, в то время как пренебрежение ими может нанести смертельное оскорбление, а это — свинское невежество, откровенная глупость и дурное ведение дел.

Как только мы с Катлером оказались в пределах досягаемости его светлости, моя шляпа снова была снята, как и шляпа Катлера. В конце концов, по всем причинам, которые я вам изложил, Черный Дик был одним из величайших людей в Королевстве.

— Доброго дня, милорд! — сказал Катлер и выпрямился, преисполненный собственной важности. — Катлер с «Фидора», милорд, к вашим услугам. Я принес новости величайшей важности для Англии!

Брови Черного Дика дрогнули, и по толпе сверкающих офицеров, окружавших нас, пробежал шепоток.

Краем глаза я отметил ослепительно белые палубы, мерцающую медь, марионеточную безупречность морских пехотинцев. Кажется, я где-то уже говорил, что «Джон Старк» Купера был вылизан, как флагман. Что ж, это была чушь собачья. По сравнению с блеском и лоском настоящего флагмана — ничуть.

— Итак, — сказал Хау, — вы утверждаете, что знаете место встречи, где Вилларе-Жуайёз должен найти Зерновой конвой? — Он знал это из сигналов, переданных с «Пегаса».

— Именно так, милорд! — с жаром ответил Катлер. — У меня есть неопровержимые доказательства благодаря усилиям этого джентльмена. — И он представил меня. — Позвольте представить, мистер Джейкоб Флетчер, милорд, — сказал он, — английский джентльмен с независимым состоянием, который рисковал самой жизнью, чтобы добыть бесценную информацию, ныне находящуюся в его распоряжении.

Что ж, сказано было благородно, без сомнения. В те дни на флоте было полно офицеров, которые лопнули бы со штанами, пытаясь отщипнуть от меня хоть толику славы. Но Катлер был не из их числа.

— Милорд, — сказал я, низко кланяясь.

— Флетчер? — произнес Хау, и его черные брови сошлись на переносице. — Джейкоб Флетчер? Ваше имя кажется знакомым, сэр. Но я вас не знаю… — Он снова нахмурился и посмотрел, как легко я покачиваюсь в такт качке. Со временем это становится инстинктом. — И вид у вас моряцкий. Вы на королевской службе?

— Нет, милорд, — ответил я, — хотя я имел честь служить на борту «Фиандры» под командованием капитана Боллингтона, который, я полагаю, известен вашей светлости.

Хау тяжело кивнул.

— Боллингтон, — сказал он. — Победитель при Пассаж д'Арон. Отличный моряк. Отличный малый!

— А что до моего имени, милорд, — сказал я, — то оно стало известно публике из газетных сообщений об обстоятельствах моего наследства…

— А! — сказал Хау, внезапно вспомнив. — Вы Флетчер, наследник Койнвудов! — Он ухмыльнулся, как мальчишка, и покачал головой. Это было поразительно видеть у человека столь мрачной наружности и огромного старшинства. — Вы редкая птица, Флетчер, — сказал он. — Разве вы не знаете, что есть люди, которые пошли бы по крови собственных детей ради состояния, от которого вы отказались.

— Я знаю это слишком хорошо, милорд, — сказал я, раздосадованный, — ибо некоторые из них сделали все возможное, чтобы пойти по моей!

Вот это был дерзкий ответ адмиралу на борту его флагмана. Но он шел от сердца, ибо это была божья правда, и мне надоело слушать, какой я дурак, что отвернулся от денег Койнвудов.