Физрук: на своей волне 2 - Валерий Александрович Гуров
Шёл паренёк, как павлин — руки в карманах, подбородок задран, на лице вечная ухмылка самоуверенного ублюдка. Его личная гвардия состояла из таких же «важных», только помельче физически. Все как на подбор… черти, ту не добавить, не убавить. Как я и думал, пришёл Борзый не один.
Боковым зрением я уловил, как Саша вздрогнул и руки пацана невольно сжались в кулаки.
— Спокойно, — процедил я.
Он ничего не ответил, но по его лицу я понял — это накатывает страх. Самый мерзкий — липкий, что пахнет унижением, а не просто болью.
— Вот что, братец, — я взял его за плечо и повернул к себе лицом. — Давай ещё раз. Глубоко вдохни. Медленно выдохни. Ещё раз.
Саня послушался.
— Молодец. Запомни, — сказал я. — Если ты нервничаешь, ты слабее. Пусть нервничают они. Спокойствие — это сила, понял?
— Понял…
— И ещё вот что, — я достал телефон. — Сейчас я тебе позвоню. Возьми трубку и не клади. Положи в карман, включи громкую связь. Я хочу слышать, как всё пройдёт.
Он кивнул. Я набрал номер и, когда Саша принял вызов, поставил мобильник на громкую.
— Всё, иди, — сказал я.
Пацан уже собирался выйти, но задержался, обернулся ко мне.
— Владимир Петрович… только одно. Дайте мне время самому разобраться. Пожалуйста.
Я смотрел на него секунду-другую. Взгляд у него был честный, прямой.
— Ладно, — кивнул я. — Разбирайся.
Саша открыл дверь, вышел и аккуратно закрыл за собой, стараясь не хлопать. Я остался в машине, в тени гаражей. Отсюда всё видно, как на ладони. Телефон в динамике выдавал звук шагов.
Саша приближался к одноклассникам медленно, но уверенно.
Смотрелась вся эта так называемая «стрелка» жалко и мерзко одновременно. Один — худой, щуплый, килограммов шестьдесят, не больше. И напротив — Борзый. Здоровый, бородатый жеребец, под сотню весом и на голову выше. Он стоял, расставив ноги, руки в карманах, ухмылялся.
И ладно бы один… но слева и справа от Борзого стояли такие же лбы с физиономиями, перекошенными от собственной важности. По их взглядам я видел, что эти уроды ждут, когда старший подаст знак и они втопчут в землю несчастного ботаника.
Я увеличил громкость на телефоне до максимума. В динамике тихо шуршал ветер, потом послышались первые слова.
— Здорово, пацаны, — начал Саша. — Я пришёл, как договаривались.
— Здорово, шкет, бабки принёс? — протянул Борзый с ехидцей, не вынимая рук из карманов.
Хохот.
Тупой, пустой, такой, от которого у нормального пацана рука сама просится в кулак.
По всей видимости, Борзый не понимал, что Саша вызвал его на стрелку. Решил, что пацан деньги принёс. Хотя как именно Саня обозначил причину встречи я не интересовался.
Борзый смотрел на пацана сверху вниз.
— Или опять сказочки рассказывать будешь?
Секунду висела тишина.
— Нет, не принёс и приносить больше не буду, — спокойно сказал Саша.
Вновь начали смеяться.
— Ни хрена, как малолетка базарит, — поддакнул один из гвардейцев.
Я сжал руль. Пальцы побелели от напряжения. Саша не отводил взгляда. В динамике стало слышно его дыхание.
— Ты что, не выспался? — издевался Борзый, смеряя Сашу взглядом.
— Я просто не собираюсь больше терпеть все эти оскорбления, — сказал Саша, вкладывая в слова то самое, что у него сидело на душе.
— Оскорбления? — ухмыльнулся Борзый. — Я и пацаны не виноваты, что мамка тебя не на бокс отдала, а на пение — и у тебя такой тонкий голосок, как у кастрата.
— Лох — кастрат, — заржал кто-то из толпы.
Я видел, как у Саши по лицу пробежала тень, но он не отступил.
— Давай, пацан, не подведи… — прошипел я.
И пацан не подвёл: в тот же момент он ответил.
— А если я тоже начну так с тобой разговаривать? — сказал он.
— Ты о чём? — нахмурился Борзый.
— Что твой отец не чемпион, — продолжил Саша. — Что он руководитель секции балета.
Слова ударили, как раскат грома. Это и был тот самый секрет, который так боялся Борзый. Получай, фашист, гранату!
Сначала один из «гвардейцев» попытался ржать, потом смех захлебнулся, и я увидел, как у Борзого дернулось веко.
— Слышь, а он о чём? Он не в курсе, что у тебя отец чемпион страны по боксу в девяностых? — засудачили «гвардейцы».
Глаза Борзого опасно блеснули:
— Я тебя сейчас прямо здесь закопаю, мелкий урод, — прорычал он.
Саша отреагировал быстро.
— Сначала скажи пацанам, что твой папа не чемпион, а он руководитель детской секции балета, — проговорил он.
Борзого буквально перекосило.
Я почувствовал, как во мне растёт удовольствие. Но удовольствия мало… дело начинало плохо пахнуть. Борзый заметался — лицо покраснело, затем побелело. В нём сейчас боролись позёрство и страх быть высмеянным.
Стая тоже напряглась, переходя в состояние повышенной готовности. Я тоже напрягся, понимая, что либо они сделают то, чего нельзя допустить, либо я появлюсь и поставлю точку…
Но нет, нельзя: Саня просил не вмешиваться до поры. Просил дать ему шанс. Я уже дернул руку к двери, но остановился. Я вцепился в рулевое колесо и сдержал порыв. Пусть попробует.
В следующий миг пацану прилетел удар в солнечное сплетение. Саша рухнул, телефон выскользнул из кармана и упал на щебёнку, но связь не оборвалась. Из динамика донёсся возбуждённый голос Борзого:
— Ты как базаришь, дебил⁈
Саша обхватил живот обеими руками. Я видел, как его дрожащие руки сжались в кулаки. Да, лицо перекосилось от боли, но тем не менее он выпрямился.
Пацан выпрямился, жадно глотая воздух. У меня же внутри невольно возникло уважение к Сане.
Определённо у пацана был дух.
— Я не дам тебе ни копейки, и требую, чтобы ты извинился за все эти издевательства, — процедил Саша.
Послышался звериный смех Борзого, и его снова подхватили кореша, инстинктивно, как собаки Павлова. Ржали так, будто Борзый приплачивал за громкость.
— А если не извинюсь, что? Спросишь по-мужски? — зашипел Борзый сквозь стиснутые зубы. — Ты у меня за свой гнилой базар теперь на коленях прощения вымаливать будешь.
А вот дальше Саша уже пошёл не по сценарию…
— Давай раз на раз выскочим, — вдруг предложил он.
Я стиснул руль — неожиданно! Саша поднял голову, смотря с вызовом в глаза Борзому.
Что ж, я положил ладонь на дверь машины, будучи готовым в любой момент выскочить наружу. Если толпа рванёт на пацана — я выскочу и закончу всё быстро. Но если это будет драка один на один — пусть будет. Мне важнее было, чтобы Саня понял, что за каждое принятое решение надо платить. Но «убивать» его, или втаптывать