Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

Зайдя внутрь, я увидел, что в едком выедающем глаза чаду проступают очертания тела. Это был хозяин фанзы. Он обмяк в дальнем углу, привалившись к стене, а из груди его вырывались тяжкие, рваные хрипы. Ткань халата на животе пропитало темное, густое пятно, точно зловещая карта, расползающееся по синей материи.

Бедный старик поплатится за свое гостеприимство. Я опустился рядом.

— Переведи, Ичиген, — сказал я нанайцу, — скажи ему, что он получит плату за все свои убытки. Я возмещу все.

Нанаец передал мои слова. Старый китаец с трудом приоткрыл глаза, на его губах проступила слабая, вымученная улыбка.

— Говорит, что он исполнил долг гостеприимства, — перевел Ичиген. — Денег не надо. Просит только полечить его… если можно. Лишь бы жить.

Полечить? Я посмотрел на рану. Пуля вошла в пах, очевидно, раздробив бедренную кость.

— Надо вынуть пулю! — предложил Левицкий.

Парамон, осмотрев рану, лишь покачал головой.

— Безнадежен, — глухо сказал он. — Умрет. В живот попало.

Постепенно, с первыми лучами солнца, вокруг погорелой фанзы начали собираться соседи. Они толпились вокруг нас, и в их раскосых глазах было странное спокойствие. Все знали, что хунхузы, атаковав нас, теперь уйдут и оставят их в покое. Один из стариков, видимо, местный староста, рассказал через Ичигена то, что мы и так уже поняли. Бандиты пришли за нами. Они ждали нас на большой дороге, но мы свернули. Где остановились, им указал кто-то из местных.

Ну что ж, по крайней мере, понятно, что это не люди Тулишена, а, скорее всего, просто бандиты, охотящиеся за путешественниками.

— Они не страшны в чистом поле, — проговорил старик. — Днем это робкие гиены. Но страшны ночью, в лесу, в засаде. Хунхузы теперь от вас не отстанут. Будут идти следом, как волки за оленем, дожидаясь удобного момента.

Слушал я его, и картины из прошлого ярко встали в голове. Чечня. Такие же горы, такая же зеленка, такая же тактика мелких, но кровавых ночных нападений, изматывающих засад, после которых чехи так же растворялись в лесу, оставляя после себя трупы и страх. Похоже, мы не сможем оторваться. Отныне каждая ночь, каждый привал, каждый темный овраг будут нести в себе смертельную угрозу.

Тем временем раненый хозяин фанзы тихо, почти беззвучно заплакал. Его жена, вернувшаяся из леса, прильнула к его ногам и тоже плакала, но молча, слезами истинного, глубокого горя, без криков и причитаний.

Я подозвал к себе его сына, того самого двенадцатилетнего мальчишку, что так храбро встретил нас вчера. Он подошел, бледный и трепещущий.

— Ичиген, скажи ему: я даю слово, что его семью не оставят, — сказал я, доставая из-за пазухи несколько золотых самородков. — Это ему, чтобы хватило уйти отсюда куда-нибудь в безопасное место. Там он вырастет и станет хорошим человеком.

— Отец будет жить? — спросил мальчик, глядя на меня с отчаянной надеждой.

— Пусть спрячет. Никто не увидит. — Я вложил золото ему в кулак. — Это поможет вам начать новую жизнь.

— Сколько лошадей уцелело? — спросил я.

Парамон выглянул за угол.

— Два лошака убиты наповал. Еще две лошади ранены. Остальные целы.

— Беседин, проверь, что с вещами во вьюках!

Вскоре он вернулся.

— Вещи целы! — радостно крикнул он, потрясая своим штуцером.

Нужно было уходить, и немедленно. Хунхузы, потерпев неудачу в ночном наскоке, сейчас зализывали раны и ждали подкрепления. Но скоро они снова повиснут у нас на хвосте. Не теряя времени, мы наскоро поели и стали собираться в поход.

Два убитых вьючных лошака — это минус четыре вьюка. Пришлось бросить здесь часть припасов: несколько мешков с рисом, гаолян для лошадей, кое-какую одежду. Впрочем, теперь это было не так страшно: мы вступали в населенные края, где можно было рассчитывать на покупку еды. Оставляемое добро я предложил взять китайцам.

— Придут хунхузы и отнимут, — покачал головой старик.

— Тогда уберите подальше! — сказал я.

Меня занимала не судьба брошенных вещей, а наш дальнейший путь. Я подозвал к себе мальчишку, сына убитого хозяина.

— Спроси его, Ичиген, какая дорога ведет на Цицикар?

Он подошел и напряженно вслушался. Мальчик, чьи глаза за одну ночь повзрослели на десять лет, рассказал. В общем, оказалось, что дорог тут две. Одна — широкая, наезженная, по которой ходят караваны. Но она делает большой крюк и она «на виду». Вторая — короткая, но ухабистая — скорее тропа, чем дорога. По ней проходят только пешком или верхом, и она ведет прямо через холмы.

В голове тут же начал складываться план.

— Хунхузы теперь знают о нас, — сказал я Левицкому, когда мы отошли в сторону. — И у них, без сомнения, есть свои глаза в каждой деревне. Они будут знать, по какой дороге мы пошли.

— Значит, погоня неизбежна, — мрачно кивнул он.

— Да. Но мы можем превратить эту погоню в ловушку! Выгода наша в том, что теперь мы впереди. Они думают, что мы будем спасаться, торопиться. А мы сделаем наоборот.

— Надо устроить им засаду? — Его глаза азартно блеснули.

— Именно! Мы выступим открыто, на виду у всей деревни, по большой и безопасной дороге. Они узнают об этом. И погонятся следом. Но, отъехав верст на пять, мы свернем в лес и вернемся. А у самой развилки…

— … мы будем их ждать, — закончил он, и на его лице появилась хищная улыбка. — Гениально. Они будут гнаться за нами и сами попадут в западню.

Мы быстро распределили роли. Когда все было готово, я приказал дать два залпа из штуцеров в сторону леса, откуда на нас напали, чтобы обезопасить отход. А затем на глазах у всей деревни наш маленький отряд — все верхом, держа ружья наготове, — демонстративно рысью тронулся по широкой, пыльной дороге, ведущей на восток. Враг должен был поверить, что мы бежим.

Мы ехали по большой дороге не таясь, намеренно поднимая пыль и оставляя четкие, хорошо заметные следы. Нас должны были увидеть. Проехав верст пять и убедившись, что за нами нет погони, я дал знак. По моей команде отряд резко свернул с дороги и углубился в густые заросли прибрежного леса. Мальчишка не соврал: здесь, в тени деревьев, начиналась едва заметная тропка.

Дальнейший наш путь оказался крайне тяжел. Мы спешились, ведя лошадей в поводу. Тропа петляла, карабкалась по крутым склонам, спускалась в сырые, заросшие