Жуков. Зимняя война - Петр Алмазный

Что-то он не слишком весел. Я коротко ответил на приветствие и направился к выходу, не тратя времени на формальности. Мы сели в черный «ЗИС-101». Машина тронулась по уже заснеженным улицам города на Неве.

— Как идет подготовка войск, товарищ Чибисов? — спросил я, глядя на мелькавшие за окном дома.

Начштаба нервно кашлянул.

— Части приводятся в боевую готовность, товарищ Жуков. Сосредоточение вдоль линии границы практически завершено. Бойцы горят желанием проучить белофиннов!

— Желание — это хорошо, — сухо заметил я. — А как с подготовкой к боевым действиям в зимних условиях? Проводились ли учения по прорыву районов, укрепленных по типу линии Маннергейма?

В машине повисла напряженная тишина. Формально Чибисов не должен был отчитываться передо мною. Я вообще подозреваю, что он приехал меня встречать не просто из вежливости. Скорее всего, в штаб звонили из Кремля по моему поводу.

— Учения… запланированы, товарищ комкор, но в связи с сосредоточением частей… не успели. Да и морозы еще не настоящие.

— А разведка? Имеются ли подробные данные по инженерным сооружениям линии Маннергейма?

— Разведотдел работает, — еще более неуверенно произнес Чибисов. — Финны хорошо маскируют свои объекты, но в целом… мы представляем общую картину.

Я молча смотрел на него, пока тот ерзал на сиденье. Картина вырисовывалась предельно ясная. Гигантская военная машина была сосредоточена у границы, но совершенно не готова к той войне, которую ей предстояло вести.

Красноармейцы в шинелях и буденовках против сорокаградусных морозов. Танки, не способные пробивать железобетонные ДОТы. Артиллерия без данных для ведения прицельного огня. Отсутствие в составе частей лыжных батальонов.

— По прибытии в штаб представьте мне все имеющиеся разведданные, — распорядился я. — И готовьте приказ о начале интенсивной программы боевой подготовки. Учиться будем на ходу.

Машина свернула на площадь у Смольного. Преодолевая сопротивление высшего комначсостава в лице Мерецкова, мне предстояло за несколько недель превратить эту неорганизованную массу войск в настоящую ударную силу. Время на раскачку кончилось.

Через десять минут я уже входил в кабинет командующего Ленинградским военным округом командарма 2-го ранга Мерецкова. За окнами мела ранняя метель, смеркалось, хотя день только начался. Под потолком сияли плафоны электрических ламп.

— Товарищ командарм 2-го ранга, комкор Жуков в ваше распоряжение явился! — доложил я.

Он кивнул, поднялся из-за стола мне навстречу, протянул руку. Хватка у него была крепкой. Я пожал ее, хотя по глазам видел, что беседа наша легкой не будет. Да я и не ждал легкости. Главное, чтобы он был откровенным.

Судя по тому, что большой стол для совещаний завален картами, а стулья выдвинуты из-под него, здесь только что кипели нешуточные страсти. Табачный дым еще не выветрился. Вон и окурки не успели вычистить из пепельниц.

Сам командарм 2-го ранга выглядел усталым, глаза запали — не спал, видать, ночь. Мерецков пытался держаться уверенно, но в его взгляде читалась тревога. Выходит, из Кремля не просто звонили, чтобы известить о прибытии. Разговор был куда жестче.

— Георгий Константинович, рад вас видеть, — произнес он. — Спасибо, что приехали. Боюсь, ваш опыт Халхин-Гола сейчас нам будет крайне необходим.

— Опыт — вещь полезная, Кирилл Афанасьевич, если им правильно распорядиться, — проговорил я, оглядывая карты на стенах. На них были нанесены условные обозначения наших частей, но почти не было данных о противнике. — Мне бы хотелось представить общую обстановку. Меня интересует не расположение наших дивизий, а что именно им предстоит прорывать.

Мерецков тяжело вздохнул и подошел к одной из карт Карельского перешейка.

— Линия Маннергейма. Мощный укрепрайон. Доты, надолбы, минные поля. Финны подготовились основательно.

— Конкретнее, — потребовал я. — Количество долговременных огневых точек на основном рубеже? Их вооружение? Система огня? Глубина эшелонирования?

Мерецков замялся.

— Точных данных… пока нет. Финны хорошо маскируются. Но наше превосходство в живой силе и технике…

— Превосходство в живой силе на узком участке фронта теряет смысл, когда эта сила гибнет под перекрестным огнем из дотов, точное расположения которых нам неизвестно, — прервал я его. — Ваши части готовы к наступлению в этих условиях?

— Части сосредоточены и ждут приказа! — отчеканил командующий с нотками обидчивой уверенности в голосе. — По сообщению политкомиссаров, бойцы рвутся в бой!

— Рвутся в бой… — я повернулся от карты к нему. — А вы их учили, как штурмовать дот? Как передвигаться по глубокому снегу? Как не замерзнуть в сорокаградусный мороз?

В кабинете повисла тяжелая пауза. Мерецков опустил глаза.

— Времени… не хватило. Получили приказ сосредоточиться…

— Время пока есть, — сказал я твердо. — Мое требование, никаких лобовых атак до завершения подготовки. С сегодняшнего дня начинаем интенсивные учения. Создаем учебный полигон, имитирующий укрепрайон противника, где будем отрабатывать тактику штурма. И в первую очередь — налаживаем разведку. Мне нужны языки, чертежи, схемы, любые разведданные, которые помогут нам правильно спланировать прорыв.

Я видел, как меняется лицо командующего ЛенВО. Он понимал мою правоту, но привычка подчиняться приказам свыше и давление обстоятельств сковали его. К тому же, несмотря на то, что я явно нарушаю субординацию, он вынужден был выслушивать мои нотации.

— Хочу, чтобы вы правильно меня поняли, Кирилл Афанасьевич, — немного смягчил я тон. — Я говорю все это, не для того, чтобы обидеть вас. Тем более, что вы мой начальник, а не я ваш. Я говорю все это для того, чтобы совместными усилиями мы могли выполнить поставленную перед нами товарищем Сталиным задачу. И выполним мы ее только с подготовленными войсками, а не с дезорганизованной толпой, брошенной на убой.

Мерецков молча покачал головой. Видно было, что с одной стороны он испытывает облегчение от того, что ответственность теперь делится почти пополам, а с другой стороны чувствует неприятие к человеку, которого фактически навязали сверху.

— План кампании согласован на самом верху, Георгий Константинович, — сухо произнес он. — С другой стороны, вчера был звонок от самого товарища Сталина. Вождь сообщил о вашем прибытии и настоятельно просил всячески содействовать вам.

— Хорошо, в таком случае, давайте обсудим сухопутную часть вашего плана, Кирилл Афанасьевич, — сказал я.

— Разумеется, товарищ Жуков, — кивнул он.

— Вот вы планируете наступать на всех направлениях сразу, — сказал я, пододвигая к себе копию плана. — От Баренцева моря до Ладоги. Рассредоточить силы на гигантском ТВД. Это первая ошибка.

— Но таким образом мы свяжем силы противника по всему периметру! — возразил командующий.

— Свяжем? — я ткнул пальцем в карту. — Его силы рассредоточены. Зачем нам дробить свои? Какой толк будет от горно-стрелковых дивизий на северных возвышенностях, если там засядут финны, прекрасно знающие местность? Для чего нам отдельный корпус на кемьском направлении, если он будет вязнуть в снегах, пытаясь перерезать железную дорогу на Оулу. И главное —