Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин
С искренней радостью он вскочил, сгреб меня в объятия, пахнущие степным ветром, дымом и конским потом. Представил своим соплеменникам, называя меня не иначе как «сильным белым нойоном, который умеет держать слово и стрелять без промаха». Через минуту нас уже как самых дорогих гостей затащили в большую походную юрту, стоявшую прямо за харчевней — островок степи посреди китайского города.
Нас усадили на кошмы, и тут же на низком столике, как по волшебству, появилась еда. Нам не задавали лишних вопросов. Сначала накорми — таков закон степи. В большой деревянной чаше дымилась жирная, сочная вареная баранина. Нам подали горячие, пышущие жаром баурсаки — обжаренные в кипящем масле куски сладкого теста. А затем принесли пиалы с хуйцаа — густым, наваристым супом с лапшой и мелко рубленым мясом. Несмотря на игривое название, блюдо показалось нам исключительно вкусным. Впрочем, после недель, проведенных на чумизе и кукурузе, любая нормальная еда показалась бы пищей богов.
Закончили мы кумысом и соленым монгольским чаем с молоком и жиром, что согревает лучше любого вина.
Лишь после того, как мы утолили первый голод, начался разговор. Очир, теперь уже не просто молодой стеснительный проводник, а опытный, закаленный в боях десятник, рассказал, что их хошун нанялся на службу к большому цинскому генералу. Они помогали давить восстание няньцзюней, или «факельщиков». Я, в свою очередь, коротко, без подробностей, поведал о нашей войне с хунхузами и, уже ни на что не надеясь, обмолвился о главной цели, приведшей нас в Цицикар.
— Приехал купить людей, — сказал я. — Воинов. Думал, пленных тайпинов на невольничьих рынках найду. А тут, оказывается, власти им головы рубят, а не торгуют.
Услышав это, Очир хитро прищурился, и в его глазах блеснул веселый, лисий огонек.
— Цинские генералы — да, рубят. Им за каждую голову серебро платят. — Он усмехнулся. — А мы, монголы, народ практичный. Зачем доброму человеку пропадать?
Он наклонился ко мне и понизил голос.
— После последней битвы под Чжихэцзи наши воины, пока китайские начальники не видели, увели с собой несколько десятков самых крепких «факельщиков». Тех, кто еще на ногах держался. Они здесь, под охраной. Наш нойон как раз думает, кому бы их повыгоднее продать — взять серебро или обменять на верблюдов.
Не донеся чашу с кумысом до рта, я замер, не веря своим ушам. Вот свезло так свезло! Только что казалось, что все потеряно, и вот — вуаля! На ловца и зверь бежит.
Левицкий, похоже, был того же мнения. Сохраняя аристократическую невозмутимость, ничем не выдавая волнения, он лишь едва заметно кивнул мне.
— Очир, друг мой, — сказал я медленно, стараясь не спугнуть удачу. — Думаю, твой нойон уже нашел покупателя. Устрой нам с ним встречу. И поторопись. Я хорошо заплачу.
На следующий день, едва рассвело, мы в сопровождении Очира и десятка его нукеров выехали из города в степь. Лагерь нойона, главного военачальника их хошуна, стоял в одном дне пути — монголы, как истинные дети степей, не выносили тесноту и смрад китайских предместий.
К вечеру мы добрались до места. Это был настоящий кочевой улус — сотни юрт, тысячи лошадей, ревущие верблюды, запах дыма и вареной баранины. Нас провели в самую большую юрту, где на цветастых коврах, обложившись подушками, восседал сам нойон — суровый, седой старик с лицом, похожим на потрескавшуюся от солнца землю, и маленькими, пронзительными глазками-щелками.
Привели пленных. Их оказалось немного — всего тридцать два человека. Изможденные, покрытые застарелой грязью и свежими ранами, они стояли, связанные попарно, но в их глазах не было рабской покорности. Только дикая, затаенная ненависть. Это были не тайпины: «факельщики» — члены тайных крестьянских обществ, то же самое, что на Сицилии — мафиози. И выглядели они соответственно — у многих на руках и шеях виднелись грубые, выцветшие татуировки — тигры, драконы, горящие факелы. В спутанные, грязные волосы у некоторых были вплетены выцветшие красные ленты — знак бунта, знак няньцзюней. Они смотрели на нас исподлобья, как затравленные, но не сломленные волки.
Левицкий, верный европейским привычкам, начал было торг, заведя речь о качестве «товара», о ранах и истощении пленников. Нойон лишь молча слушал его, поглаживая редкую бороду. Я остановил Владимира жестом. Здесь действовали другие законы. Это был не рынок, где торгуются за каждую монету. Это была сделка двух воинов.
Вместо этого я приказал выложить перед ним мешочки с золотым песком. Нойон взял один, развязал тесемки и высыпал на ладонь горсть тяжелого, тускло блестевшего металла. Он долго, с прищуром, разглядывал его, перетирая между большим и указательным пальцами. Затем поднял свои маленькие, острые глазки и сказал Очиру что-то короткое, гортанное, похожее на лай.
Я не понял слов, но уловил в них нотки сомнения и недоверия. Атмосфера в юрте мгновенно накалилась. Левицкий напрягся, его рука сама собой легла на рукоять револьвера.
Очир ответил нойону, и в его голосе прозвучало удивление, смешанное с оскорбленной гордостью. Их разговор перешел в быструю, отрывистую перепалку. Я видел, как Очир горячо, размахивая руками, что-то доказывал, несколько раз ткнув пальцем в мою сторону. Старый нойон слушал его, хмурясь, его взгляд то и дело возвращался ко мне и к золоту на его ладони.
Наконец спор стих.
— Что такое? — тихо спросил я Левицкого.
— Похоже, он сомневается, что это настоящее золото, — так же тихо ответил тот. — Думает, не подделка ли.
И в этот момент Очир повернулся ко мне и перевел, как бы извиняясь:
— Наш нойон… старый, осторожный. Говорит, не видел раньше столько золотого песка у одного человека. Я ему сказал: этот русский нойон — человек сильный и щедрый. У него слова с делом не расходятся. Я с ним в степи ходил. Его золото чистое, как слеза ребенка!
Нойон, услышав это, снова долго, изучающе посмотрел на меня. Затем медленно, почти нехотя, кивнул. Мне же осталось лишь похвалить самого себя за то, что когда-то я щедро расплатился с Очиром за его работу проводника. Репутация в степи — бесценная вещь.
Итак, тридцать два чудом выживших повстанца перешли в нашу безраздельную собственность.
— Расковать! — приказал я. — И накормить. Не жалеть мяса!
Еще несколько унций золотого песка перекочевало из рук в руки, и мы с Левицким стали гордыми обладателями нескольких выбракованных верблюдов. Лошадей и небольшой отары овец. Будет чем кормить этих доходяг!
Кроме того, я договорился, что десяток Очира сопроводит нас до
