Темная лошадка - Владимир Владимирович Голубев
Также Грейг рекомендовал назначить отличившегося капитана начальником Порта Херсонес, который он и должен быть построить. Такая награда и повышение для молодого ещё моряка были вполне заслуженными по мнению целых двух адмиралов, а уж я-то, памятующий о том, кто такой был в моём мире Фёдор Фёдорович, ничуть этому не препятствовал.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Эх, барин! Легко тебе говорить-то! А как мы от дома-то родного уедем? — мастер Кузовков швырнул шапку оземь, а остальные работные, собравшиеся на площади возмущённо загудели.
— Не поняли вы меня, люди добрые! — Лобов поморщился, но руки не опускал, — Я говорил только то, что завод закрывается! Всё одно закрывается! Слишком уж далеко теперь возить уголь выходит! Дорого! Железо Ваше уже не продаётся! А дальше уж каждый сам может решать: кто на землю хочет вернуться, кто на другие заводы переехать, а кто и со мной на государевы харчи перейти!
— Как же, что же, выходит, почти всем переезжать придётся! — Кузовков неверяще смотрел на Лобова.
Тот вздохнул:
— Братцы, да неужели вы сами не понимаете, что железо ваше больно дорого выходит, и что завод ваш выработался?
Народ ревел, бабы рыдали, мужики потрясали кулаками. Командир солдат, что пришли с Лобовым — поручик Трушинин, напрягся, крепче за ружья схватились и его люди. Всё шло к бунту, пусть и бессмысленному, но так привычному для русского человека. Как объяснить себе, что завод, который несколько десятков лет кормил столько людей, а последние годы даже хорошо кормил, стал вдруг не нужен? Только найдя виновного!
Но процесс остановил местный священник, отец Василий. Он вышел на помост и поднял руку. Народ, уважавший своего духовного пастыря, притих.
— Чада мои! Ужель вините вы в страданиях своих сего человека? — и он показал на Лобова. Люди подтверждающе загудели, — А ведь он пришёл помочь вам! Помочь! Без него вы бы не имели такого выбора. Он вам его дал, а вы его проклинать, аки гонца, что принёс плохие вести! Ужель вы не понимали, что завод закрывается? Приказчики почти все уехали, угля вторую неделю совсем мало привозят, а вы думаете, что всё хорошо?
Возможно ли не ведали вы, что всё — заводу больше не жить? Али не понимаете вы ничего в железном деле? Вот ты, Игнат Кузовков, ты, разве не видел, что завод должен закрыться?
Мастер растерянно развёл руками.
— Молчишь! А ведь всё ты знаешь! Эх! Люди добрые, идите-ка домой! Думайте, детушки! Господь с вами!
Люди задумчиво разошлись, уже не такие обозлённые. А вечером к Лобову пошли ходоки, выяснять условия переезда.
— Отче! — спросил Алексей у священника, — Почему Вы решили вмешаться?
— Так, дети это мои, господин инженер! Дети! Я же здесь родился, мой батюшка покойный священником тут был, я всю жизнь с этими людьми бок о бок. Тот же Кузовков — ведь отец его Степан помогал доченьку мою первую хоронить! Сам же пришёл помочь. А я того же Игната — молодой он совсем был, отговорил соседа, Николку Чашникова, убить — тот девку у него отбил, а теперь они дружки не разлей вода!
Все грехи и тайны мне ведомы, все их радости и горести со мной поделены. Как же глупышей таких мне не уберечь-то? Ведь кинься они на тебя, твои солдаты всенепременно бы стрелять начали! И солдатам грех был бы! Нет, никак не возможно отцу духовному такое допустить! Лучше бы и меня тогда побили, только бы не видеть этого!
— Ох, отче! — Лобов поклонился священнику, — Спасибо Вам!
— Чего спасибо? Ты то что, сын мой, творишь? Пусть люди и догадались, что заводу конец, но зачем же их так, как котёнка неразумного, в ошибки тыкаешь? Зачем ты их так огорошил? Спешишь, молод ещё! А если бы я рядом не оказался, то как ты потом перед начальниками своими объяснялся? Что бы ответил на вопрос, где люди, которых тебе привезти поручили? — священник ласково улыбался, и вправду глядя на молодого инженера, словно на сына.
— Отче, а научите меня, как с людьми говорить?
— Что же не научить, сын мой! Научу, дорога-то длинная впереди…
— А что же так, батюшка, Вы здесь не останетесь? Здесь же приход Ваш.
— Что Вы! Как здесь! Я же своих чадушек знаю! Почти все с тобой поедут. Подумают да поедут. На месте крестьянствовать останутся только две семьи — хочешь, скажу кто? Нет? — усмехнулся немолодой священник, — К соседям никто из наших не пойдёт, снова начинать с низов, да ещё там, где тебя все знают — нет, не захотят. А ты им единственный выход предлагаешь, что гордость их не потревожит.
Как есть все мастера, да подмастерья с тобой уедут. Значит, и я с ними буду! Я же сейчас без семьи — бирюк! Попадья-то моя уже восемь лет как в могиле лежит, а сыны учатся: один вот скоро священником тоже станет, а второй — в сам Петербург отправлен, говорят, к науке тяготение имеет. Мой Аникитушка он завсегда к мастерам да инженерам приставал — почему мол, да зачем и как. А потом сделал из кожи да палочек эдакую стенку для кузнечного меха, пребольшую такую, да как прыгнет с ней с колокольни, благо она у нас невысокая. Пострелёнок!
Так что, я с тобой да моими чадами духовными поеду, господин инженер! Епископ наш меня благословит, я с ним дружен. Говоришь, к тёплому морю? Хорошо, наверное, там!
— Хорошо, только вот земли неосвоенные, отче! Всё заселять придётся, крестьяне, конечно, едут уже, но ведь…
— Ничего, сын мой! И здесь завод не сразу ставился, а со старыми знакомыми-то завсегда проще начинать! Не грусти! Всё будет хорошо! Давай помолимся за успех!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Молодой человек! Я вижу Ваш интерес к исследованию «горючего воздуха», но не могу понять причин, кои к этому Вас подвигают! Ведь Вы же учитесь физике! При чём здесь этот флогистон, не понимаю! Возможно, Вы хотите перевестись к профессору Леману, на химический курс? — академик Вильке говорил, как всегда, очень сухо и жёстко, в кабинете также сидел ректор университета Эйлер, и Аникита обмер от ужаса, предчувствуя страшные кары, что обрушаться на его голову.
— Не надо меня к Леману, Иван Карлович! Очень мне Ваши лекции по сердцу!
