Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный

— Опять кто-то шаркает, — сказал негромко.

— М-да, — ответил я, подливая кваса. — Кому-то неймется, видать.

— Ляжем пораньше, — сказал я деду. — С утра работы опять по горло.

Легли. За стеной шептались девчонки — двери между комнатами Мирон еще не поставил, слышимость отличная. Я уже начал дремать одним глазом, когда где-то у ворот собака гавкнула. Открыл глаза, осторожно, чтоб не скрипнули половицы, соскользнул с постели, сунул за пояс револьвер, босиком вышел на крыльцо.

Темно. На небе тучи, луна почти не светит. Ветер качнул петлю на дверце. Я, пригибаясь, мягко ступая, дошел до калитки. Улица пустая. Только на углу у лавки Кострова мелькнула полоска света — будто кто-то прикрыл свечу ладонью и тут же задул. Я задержал дыхание и стал вслушиваться.

Уловил тонюсенький свист. Раз. Пауза. Еще один. Похоже на условный знак — свой — чужой.

— Ну-ну, — сказал я себе одними губами. — Гуляй, гуляй.

Постоял еще немного, пока ноги не начали мерзнуть, и вернулся в дом. Револьвер положил под подушку. Сон пришел не сразу. В голове крутились мысли: Лещинский с бумагами, следы у ворот, схрон, деньги… В какой-то миг провалился и отключился.

Утром я вскочил от истошного крика петуха. Умываться пошел к нашему пруду — струя чистой воды продолжала бежать ровно. Сам копанец уже наполнился до максимальной отметки, и излишки стекали под угор.

Дед вышел на крыльцо, засмеялся, увидев, как я обмываюсь и фыркаю. Аленка ведро наполнила, Машка присоединилась ко мне, повизгивая.

Поели наскоро и с Мироном двинули в сарай — глянуть доски и договориться, что первым будем делать. Дальше занимались делами — их еще непочатый край.

В полдень по улице прошелся Лещинский — чистый такой, в сером сюртуке, со своей рукой на перевязи. Остановился у ворот, как будто случайно, глянул во двор — вроде ни на ком взгляд не задержав, но я почувствовал его нутром.

— С водой справились? — сказал он вежливо, даже будто приветливо.

— Справились, — ответил я так же. — Дело не хитрое.

— Порядок — он в мелочах, — сказал, улыбнулся и пошел дальше.

— Важный какой гусь, — тихо сказал Трофим.

— Угу, — отозвался я. — Поглядим на этого селезня.

Под вечер с Мироном устанавливали стол. Еще шлифануть его надо да маслом каким покрыть — и будет отлично. Дед Машке из обрезков деревянную куклу вырезал, она прыгала от счастья. Казалось бы — живи да радуйся. Но чуйка покоя не давала.

Я специально прошелся по улице — у Костровой лавки двери были прикрыты, но голоса доносились, и, кажется, там кто-то ругался.

— Поздно нынче, Савелий, — сказал я, остановившись. — Лавку разве не закрываешь?

— Закрываю, — отозвался он изнутри, будто с трудом. — Сейчас, Гриня, досыплю сахар — завтра чтоб не бегать.

— Досыпай, — кивнул я и пошел дальше.

Вернувшись, я задержал калитку ладонью и подумал, что на щеколду буду закрывать. Так-то в станице у всех двери в хату и ворота почти всегда открыты. На ночь посажу Проньку — пусть лежит в сенях, а сам сяду под окном. Предчувствие нехорошее.

На закате я уселся под окном, скрывшись за двумя высокими коробами, плетеными из лыка. У нас в деревне в прошлой жизни такие называли пестерь. Они иногда небольшие бывают, а эти — здоровые. Помню, у меня такой был с лямками — по грибы ходить.

Рядом со мной лежал небольшой перекус: два куска пирога да кувшин с квасом. Я сделал глоток и замер. Откуда-то потянуло табаком. Раздался свист — знакомый, похоже, такой сегодня уже слышал.

— Ну, давай заходи на огонек, ублюдок, — сказал я одними губами. — Поговорим по душам.

Внезапно кто-то перегнулся через калитку и откинул щеколду. Во двор, пошатываясь, ввалился невысокий человек. Лунный свет на мгновение упал на его лицо. Это был лавочник Костров. Без шапки, одежда порвана, из разбитой губы сочилась кровь.

Я поднялся с земли. Он сделал шаг в мою сторону, дрожа, протянул какой-то маленький темный предмет.

— Держи… — прохрипел он и тут же рухнул на землю, успев выдохнуть: — От Лещинского… Все знает…

Я рванулся к нему, но в этот момент с улицы в калитку уверенно вошел сам Лещинский и достал из-за пояса револьвер.

— Ну что, казачонок, — тихо сказал он, — похоже, пора заканчивать наши игры.

Глава 15

Баня, пиво и револьвер

Я переводил взгляд с Лещинского на Кострова, растянувшегося на земле, и пытался быстро сообразить, как действовать дальше. В моем сундуке-хранилище уже лежал ключ, который лавочник в последний момент успел мне передать.

Костров дергался, будто воздуха не хватало. Сомнений, что это работа Лещинского, у меня не было. Помощник полицмейстера держал в опущенной руке револьвер. На меня ствол пока не навел, но на выстрел с такой дистанции ему хватило бы пары секунд.

— Так, казачонок, — тихо сказал он, — вот оно что у вас тут творится…

— Тут у нас раненый человек, — ответил я так же спокойно.

Лещинский щурился, разглядывая меня и Кострова.

— Этот торговец, — он кивнул на тело, — замешан в деле о пропаже казенных денег. А ты… — он сделал шаг ближе, — ты, голубчик, похоже, тоже в курсе. И, думается мне, к этому делу причастен. А теперь вот прямо у тебя во дворе свидетели умирают.

Говорил уверенно, без спешки, как человек, который считает, что полностью контролирует ситуацию.

Я понимал, что меня либо попытаются задержать, либо завалят прямо здесь, поэтому все тело было напряжено. В любой момент был готов выхватить револьвер — тот, что за поясом, или второй, из сундука.

— Оружие на землю, казачонок, — бросил он. — И пройдемся до правления. Говорить будем, вопросов к тебе очень много.

Я ухмыльнулся, стараясь не показывать лишних эмоций:

— В станице все допросы только через атамана.

Он не успел ответить. За моей спиной хлопнула дверь хаты, выскочил дед — босой, злой, с кочергой. Аленка — бледная, но решительная. Надеюсь, хоть Машку не разбудили.

Из-за плетня уже виднелись головы соседей: Савелий, Пахом, а Трофим без разговоров двинул на наш двор через открытую калитку. Послышались удаляющиеся шаги — Пронька, как я ему и велел, умчался к атаману Строеву.

Самое простое сейчас — завалить этого напыщенного индюка прямо здесь, и делу конец. Но скрыть такое будет невозможно. А убийство чиновника, да еще и такого уровня… Никто меня от суда не защитит. И все, что я делал до этого момента, пойдет прахом: придется в бега уходить, бросать родных, дом,