Темная лошадка - Владимир Владимирович Голубев
Диссиденты требовали низложения Станислава Понятовского и избрания на польский престол меня, даже протестанты считали, что исключительно русские способны защитить их от католического буйства, подобного тому, которое они только пережили. В Великой Польше и Поморье королём тоже не были довольны и желали превратить его в совершенно декоративную фигуру, а лучше сменить на какого-нибудь европейского аристократа. Малая Польша требовала автономии, Литва, вообще, кричала об отделении, и обе территории мечтали видеть своим королём меня. Только Центральная Польша хотела сохранить единство и дать Станиславу возможность помирить излишне ярых драчунов.
Но падение Речи Посполитой мне совсем не было нужно. Тем более я не желал стать монархом польских и литовских земель — все эти сеймы, шляхта, взаимная ненависть — вешать на шею такое ярмо меня совсем не радовало. Польша должна была быть единой и достаточно сильной, чтобы оставаться барьером между Россией и немецкой Европой. Но вот антирусских настроений здесь не могло быть, требовалось полностью вычистить эту гниль, ну и слишком усиливать экономику соседа мне бы тоже не хотелось.
Для достижения этой цели Понятовский в качестве короля вполне годился, если за ним следить, конечно, и поправлять вовремя. Наиболее влиятельную и амбициозную аристократическую верхушку шляхты мы убрали, так что удержаться на троне он сможет — всё же вокруг короля сплотились остатки «фамилии».
Партии, естественно, пытались собирать коалиции, чтобы укрепить своё положение или, по крайней мере, не потерять позиций, но пока самую большую силу набрали диссиденты. Православные уже и так невероятно окрепли, а уж после «успокоения Польши», как назвали эти события, именно наша партия получала около половины голосов, что пугало даже их союзников-протестантов, а уж у остатков «патриотов», вообще, вызывало острое расстройство пищеварения.
Такое положение не могло сохраняться долго. Всё вполне вероятно скатилось бы к новой гражданской войне и разделу государства. По моему глубочайшему убеждению Польша была способна сохраниться, только после серьёзного кровопускания, которое снизило бы напряжение внутри страны, то есть, лишившись земель, что получила, воспользовавшись слабостью России.
Но при этом, я помнил, что поляки не забывали о своих восточных землях, которые Советский союз, по сути, обменял на территории, отнятые у Германии. И вот такого я не желал. К тому же, изъяв у Польши сейчас все православные регионы, мы бы лишались мощного рычага для управления политикой королевства, и чересчур объединили бы польское общество, причём против себя же.
Сложно было найти решение такой задачи. Все наши совещания крутились почти исключительно вокруг этого вопроса с момента начала похода Суворова. Споры были жаркие, и аргументы приводились самые разнообразные. Причём Вейсман, Баур и Метельский требовали отрезать у Польши как можно больше территорий, включая Литву и даже Королевскую Пруссию.
Первые двое твердили о военных преимуществах такого приобретения и славе, которую получат император и его генералы, а старый казак мечтал освободить православных, страдавших от католиков. Противоположную позицию занимали Обресков и Вяземский, которые вообще не желали связываться с новыми землями. Руководитель русской дипломатии опасался будущих осложнений в Европе, а мой главный финансист боялся, что у нас будут проблемы с затратами на присоединение территорий со значительным населением.
А главным противником идеи приобретение Польских земель выступал генерал-майор Штединг, получивший повышение и ордена Георгия и Иоанна за свои успешные действия. Он очень тревожился, и, между прочим, совершенно справедливо, того, что именно ему предстоит отвечать за настроения в Речи Посполитой после реализации такого решения.
Военных удалось убедить отказаться от своих устремлений достаточно просто — слишком много требовалось бы войск для контроля обширных территорий, резко удлинившейся границы, озлобленных поляков, да и неминуемый в таком случае конфликт с Пруссией и Австрией не внушал оптимизма. Их горение быстро закончилось, когда они осознали все эти проблемы. Вяземский успокоился, когда мы согласились обязательно потребовать от Речи Посполитой плату за наведение порядка.
Пришлось отдельно отвлекаться на Пономарёва, который справедливо считал себя соавтором столь грандиозного успеха и сиял, словно новенький золотой рубль. Захар так воодушевился, что в наших спорах о будущем Польши почти не участвовал, и пришлось ему напомнить о его работе. Вот талантливый парень, а увлекается — глаз да глаз за ним нужен.
Все вопросы разрешились, когда Штединг поуспокоился, подумал, да и выдал свой план. Он знал ситуацию в Польше лучше всех, при этом не постеснялся ещё и прощупать почву в общении с местными, проработать возникшую у него идею с агентами, военными и даже со сборщиками налогов. Когда он прислал с курьером несколько сотен страниц, исписанных каллиграфическим почерком, в которых подробно разбиралось множество нюансов, реакций сторон, мер по предотвращению нежелательных последствий, мне просто захотелось ему зааплодировать.
Похоже, что этот сравнительно молодой ещё, едва отметивший своё тридцатипятилетие, уроженец Бремена, с детства живущий в России — выдающийся администратор и дипломат. Проработан план был на славу, моё представление его на совещании вызвало вначале гробовую тишину, потом десятки вопросов, на которые уже были готовые ответы. Все мои соратники признали его.
Я отказался принимать корону Речи Посполитой, более того, обратился к собранию, требуя сохранить трон для Станислава. В самом сейме же православные стали тем общим врагом, против которых готовы были объединиться все прочие группы депутатов. И мы решили этим воспользоваться. Идею об отделении территорий, населённых идеологическими противниками, с которыми сейчас нельзя разобраться силой, мы подкинули королю. Понятовский не стал возражать инициативе, высказанной в его окружении. Он был готов и к большим потерям, а здесь малой кровью можно было серьёзно ослабить прорусскую партию и снова усилиться самому.
Решение выкинуть из состава Речи Посполитой наиболее наполненные православной схизмой земли, отсечь поражённые гангреной части тела великой Польши, как выспренно сказал король, обращаясь к сейму, далось очень легко. Все поняли прекрасную перспективу — диссиденты разом лишались своего преимущества, и партии уже могли спокойно делить влияние. При этом для нас существенные потери в контроле над политикой Речи Посполитой отсутствовали — православных там ещё было очень много, рост русского влияния продолжался, да и наши агенты никуда не исчезали.
Отделены были всего восемь воеводств, сеймики которых тут же обратились к России с просьбой о присоединении. А в само́й Речи Посполитой между тем решали новые вопросы. Мы требовали конфискации земель и имущества бунтовщиков, передачи их самих для наказания в Россию, увеличения количества русских войск на содержании Польши и финансирования строительства крепостей в указанных нами местах. Это требовало новых налогов и сборов, что вызвало большие волнения, чем передача воеводств России.
Правда, мы смогли им помочь в решении этого
