Жуков. Зимняя война - Петр Алмазный

— Молодцы, — сказал я. — Отведите в медсанбат, пусть обработают раны, потом — в распоряжение разведотдела.

Пока финского лейтенанта уносили, меня вызвали на КП. Звонили из штаба 7-й армии.

— Жуков у аппарата, — ответил я.

— Георгий Константинович, это Яковлев, — прозвучал в трубке голос командующего 7-й армии. — Только что говорил с Мерецковым. Он недоволен. Говорит, ты игнорируешь приказы о взаимовыручке, гоняешься за личной славой, в то время как соседи несут неоправданные потери. Сказал, что доложит в Ставку о «несогласованности действий». И… прислал комиссию.

— Какую комиссию?

— Из политуправления фронта. Во главе с бригадным комиссаром Уваровым. Для «оказания помощи в налаживании партийно-политической работы в наступающих частях и расследования сигналов о нарушениях». Они уже выехали. Будут у тебя через пару часов.

Комиссия. В разгар наступления. Под предлогом «политработы». Идеальный инструмент для саботажа. Уваров, если память мне не изменяла, был креатурой Маленкова, человеком из аппарата ЦК.

— Понял, Всеволод Федорович, — сказал я. — Пусть приезжают. Окажем им всемерное содействие. А насчет соседей… — я сделал паузу, — предлагаю вам самому посмотреть на карту. Глубина нашего прорыва создает угрозу окружения всей группировки противника на перешейке. Если мы сейчас остановимся и начнем растекаться по фронту, эта угроза исчезнет. Финны получат передышку. Кто, по-вашему, тогда будет отвечать за срыв операции перед Ставкой? Я, который прорвал оборону, или те, кто не смог этого сделать и теперь тянет нас назад?

В трубке повисло долгое, тяжелое молчание. Яковлев не был ни трусом, ни карьеристом, но сейчас он явно взвешивал, чью сторону принять. Его колебания были вполне понятны.

Жаль, что я не мог ему сказать, что в первой версии истории он не сможет прорвать линию Маннергейма, его армия понесет огромные потери, а сам он будет смещен с поста командующего и заменен на Мерецкова.

— Я… передам твою позицию, — наконец сказал он, не обещая ничего.

— Передавайте. А комиссию я встречу лично.

Я положил трубку. Тьма сгущалась. На передовой снова застучали минометы. Где-то в глубине леса финны готовились к ночной вылазке. А с востока, по разбитой дороге, вероятно, уже мчалась черная «эмка» с бригадным комиссаром Уваровым, который вез в своем портфеле не помощь, а приговор моему наступлению.

Нужно было готовиться к встрече. И к бою на два фронта — видимому и невидимому — который решит судьбу не только Карельского перешейка, но и всей Финской кампании, а в недалеком будущем скажется на том, как мы начнем Великую Отечественную.

— Связист, — сказал я. — Немедленно свяжись со штабом корпуса. Передай Гореленко, что ночь на передовой провожу здесь, на КП 90-й дивизии. Пусть держит ухо востро и докладывает о любых перемещениях противника.

— Товарищ комкор! Срочная шифровка по ВЧ из штаба армии! Лично вам! — доложил связист.

Я взял листок: «Комкору Жукову Г. К. Немедленно прибыть на совещание в штаб армии (Белоостров) для координации дальнейших действий с представителями Ставки. Выезд незамедлительно. Ворошилов».

Это меняло дело, но ненамного. «Представители Ставки» означало, что сам Ворошилов или Шапошников уже здесь, на фронте. И они вызывали меня с передовой в разгар боя. Это был явный признак того, что интриги Маленкова и его ставленников в штабе фронта достигли цели — высшее командование начало нервничать.

— Машину! — скомандовал я. — Трофимов, со мной.

— Есть, товарищ комкор!

«ГАЗ-64» нырнул в темноту, петляя между воронками и заснеженными елями. Дорога до Белоострова по разбитым фронтовым трассам заняла больше часа. Все это время я прокручивал в голове возможные сценарии. Мне нужны были не оправдания, а железные факты.

— Трофимов, — сказал я, когда впереди показались огни станции, — как только прибудем, найди связного из нашего разведотдела. Нужно срочно доставить сюда, в штаб армии, трофейные документы из финского штаба полка и первую выжимку из показаний пленного лейтенанта. Пусть мчатся на чем попало. Скажи — вопрос стоит о всей операции.

— Есть!

Штаб 7-й армии, Белоостров. Подвал бывшей школы

За длинным столом, покрытым потертым сукном, сидели командующий армией Яковлев, выглядевший напряженным и усталым, маршал Ворошилов и начальник Генштаба Шапошников.

Их присутствие здесь, так близко к фронту, говорило о серьезности момента. Маленкова, понятно, не было, он предпочитал интриговать с безопасного расстояния зато его ставленник Уваров, вполне возможно уже орудовал на месте.

— Жуков, садись, — буркнул Ворошилов, не глядя на меня. — Объясни, что за бардак ты устроил? Весь фронт стонет, что ты перетягиваешь на себя все одеяла — и артиллерию, и авиацию, а соседи гибнут без поддержки. Мерецков бьет во все колокола. Ты что, решил единолично войну выиграть?

— Товарищ маршал Советского Союза, товарищ начальник Генштаба, товарищ командующий. Докладываю. Части 50-го стрелкового корпуса прорвали главную полосу линии Маннергейма на участке Сумма-Хотинен. Глубина прорыва — шесть-восемь километров. Войска вышли ко второй полосе. Противник деморализован, но использует паузу для подтягивания резервов. Ослабление ударной группировки сейчас приведет к утрате темпа и срыву операции.

— А потери соседей? — перебил Ворошилов. — 19-й корпус за день продвинулся на километр и потерял два батальона. Где твоя взаимовыручка?

— Взаимовыручка, товарищ маршал, — жестко парировал я, — это когда резервы фронта вводятся в бой на направлении успеха, чтобы развить его, а не бросаются на латание дыр, возникших из-за плохой подготовки. Мое продвижение создает угрозу всему фронту противника. Он уже вынужден снимать силы с других участков. Это и есть лучшая помощь соседям.

Шапошников, до этого молчавший, поднял глаза от карты.

— Георгий Константинович, ваши доводы о концентрации сил логичны. Но командование фронта докладывает о дисбалансе. Вы требуете исключительного внимания к своему участку.

— Я требую выполнения утвержденного Ставкой плана, который предполагал создание ударного кулака, — не отступал я. — Этот кулак создан и бьет. Распылять его — значит действовать вопреки плану. Более того, я считаю, что резервы фронта должны быть брошены не на подпорку неудачных атак, а на развитие прорыва. Только так мы можем добиться решительного успеха.

Ворошилов заерзал в кресле. Ему, старому конармейцу, претила такая «медлительная», «артиллерийская» война. Он хотел лихих кавалерийских налетов, а я предлагал методично долбить бетон.

— Самоуверенность! — рявкнул он. — И нарушение субординации! Ты игнорируешь указания штаба фронта!

В этот момент дверь приоткрылась, и дежурный что-то тихо сказал Яковлеву. Тот кивнул.

— Товарищ маршал, из 50-го корпуса явился делегат связи с документами, которые запрашивал комкор Жуков.

Я поднялся.

— С вашего разрешения, товарищ маршал, это трофейные документы финского полкового штаба и показания пленного офицера. Они подтверждают успех прорыва и дают ключ к разгрому второй полосы.

Шапошников жестом велел внести папки. Он первым начал изучать финские карты с нашими пометками, схемы, перехваченные приказы. Его лицо,