Темная лошадка - Владимир Владимирович Голубев

— Всё же, друг мой, давай пождём испытаний! Сглазить боюсь… Обмануть императора, это, я скажу тебе, такая вещь, которую я никому не пожелаю! Инженер Рихтер за подобное отправился прямиком на Камчатку, причём солдатом.

— Ха! ну и чёрт с тобой! Может, ты и прав — всё же таки первая плавка из местной руды и угля… Но завод точно уже работает! И цена-то у чугуна уже сейчас точно не дороже уральского, а дороги для угля и железа-то только налаживаются.

Праздновали они через два дня, когда после заключения о высочайшем качестве металла в Петербург ушла депеша об успехе и образец чугуна нового завода Кривого рога.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Что же ты такой грустный, Елизар? — огромный монах, когда-то давно бывший татем, по-дружески хлопнул задумывавшегося прапорщика по плечу.

— Да, вот что-то грустно мне. Вроде и при делах… — офицер Чумного Ертаула тяжело вздохнул.

— У, Елизар Демидыч! Что тебе не так-то? Сам же мечтал больше людей не хоронить постоянно! Что тебе, наш Великий Устюг[10] не по душе? Зазря, что ли, Владыко Памфилий тебя с собой потащил?

— Что ты, отец Агапий! — Лущилин замахал руками на монаха, — Радуюсь я! И город красивый…

— Так что тебя гложет-то?

— Не могу объяснить толком. Всё вроде бы хорошо. Наш Памфилий епископом стал, нас к себе вытребовал. И при деле, и со старым другом… Всё одно Чумной Ертаул возле границ сокращают, по России больше раскидывают, болезни-то и здесь бывают… Да и за Памфилия радостно — он всё же таки уже весь Ертаул окормлял, и вот сам патриарх его приметил. Глядишь, и не оставит его дальнейшим вниманием.

— Скучаешь ты! Привык, к опасности-то, а без неё… По себе помню… — Агапий грустно усмехнулся, — Места здесь тихие, Памфилий пока только приглядывается, а ты, Елизарушка, засиделся без дела. Отвык ты от обычной жизни! Отвык! Женился бы, али вдовушку какую нашёл, на крайний случай! Ты же завидный молодец, офицер, ертаульный, епископ тебя ценит!

— Смеёшься, отче? — подозрительно взглянул на монаха Елизар, — Точно! Чего потешаешься-то? Вот ужо владыке пожалуюсь!

— Ну вот, развеялся хоть! — широко улыбнулся Агапий, — Ладно! Меня Владыка Памфилий послал. Из Тотьмы[11] доктор Сычин написал — помнишь его? Он в Ертауле два года служил. Так Сычин городским врачом недавно туда назначен, хотел было там вариоляцию[12] начать, но, пишет, что местные что-то недовольны. Ещё и у деток какая-то зараза открылась. Просит помочь.

Да ещё и благочинный тамошний, человек новый, тоже что-то почуял. Тут же места, где всякие ещё языческие привычки живы. Вот Памфилий и хочет вместе с тобой поехать — посмотреть, что да как, да и делу благому помочь.

— Ясно, гарнизон в Тотьме небольшой — десяток инвалидов, ещё не переформировали даже. Но с моим десятком — справимся, коли что не так пойдёт!

— Очень ты, Елизарушка, напрягаешься! Дело-то небольшое, поветрия там вроде нет. Да и Владыка с тобой будет, ну и я тоже…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Дело небольшое! Поветрия нет! — шипел Елизар, зажимая резаную рану на груди Агапия, который неверящими глазами смотрел на тело епископа Памфилия. Маленький человечек лежал, свернувшись калачиком со своей вечной улыбкой на лице, словно спал, и только разбитый в крошево затылок свидетельствовал, что добряк мёртв. Непоправимо мёртв. Площадь была завалена телами, солдаты ходили между ними и искали выживших.

Не верилось, что в этот тёплый летний день, когда ласково грело солнышко, под горой медленно и спокойно текла Сухона, а деревянные домики подслеповато глядели на чистенькие улицы красивого русского городка, может случиться такой кошмар. Лущилин со своими людьми кинулся на дикие крики, которые раздавались с Соборной площади, и картина, что открылась ему — ужасала.

Беснующаяся толпа рвала городское руководство и инвалидную команду, составлявшую гарнизон. Сопротивлялся им только отец Агапий, который умело размахивал здоровенным наперсным крестом и отнятой у одного из нападавших палкой. Уцелевшие солдаты, оставшиеся без командира, пытались укрыться в Соборе, вяло отбиваясь прикладами.

Елизар сразу же начал действовать. Залп в толпу, потом ещё один — люди отхлынули. Инвалиды очнулись и также начали стрелять. Агапий с диким рёвом расшвыривал бунтующих, добираясь до епископа, оказавшегося вдали от него. Толпа рассеивалась, люди начали понимать, что они сотворили. Кроме Памфилия, были убиты гарнизонный начальник и доктор Сычин. Городской глава и настоятель Богоявленского Собора были изувечены.

Бунт вспыхнул неожиданно, когда епископ проповедовал с крыльца храма. Инвалидная команда просто не смогла поверить, что люди, которых они знали многие годы, способны сотворить такое. Агапия спасли только его рефлексы, отточенные годами, и расстояние, которое отделяло его от Памфилия.

Елизар сразу же начал искать виновных — весь его опыт и разум кричали, что так не может быть! Не может речь умнейшего и добрейшего владыки Памфилия, которого уже через несколько недель после появления в Устюге начали любить все прихожане, вызвать такой эффект! Это выступление было организовано заранее!

Гарнизонные солдаты смогли назвать тех, кто напал первым, а забинтованный Агапий с перекошенным от гнева лицом, спазматически сжимающий свой измятый в схватке наперсный крест, которым он разбил не одну голову на площади, развязал их языки. В городе был заговор. Причём возглавлял его местный гончар, умело вливавший в головы горожан дикую смесь из суеверий, домыслов и чудовищных искажений православия.

Он создал настоящую секту, причём делал это давно, очень давно, ещё с голода, который был здесь около пятнадцати лет назад. Сначала ему на руки играло противостояние никонианцев и старообрядцев, которое в здешних землях было очень серьёзным. Потом — слабость местных церковных сластей, слишком уж часто менялись здесь священники, не успевавшие понять свою паству.

Спусковым крючком для взрыва эмоций стала вариоляция, которая была представлена новоявленным пророком прямым путём в ад.

Исправить ситуацию должен был бы Памфилий, но он сделал это уже ценой собственной жизни. Вычистить осиное гнездо было уже делом чести для Лущилина и он старался. Агапий горел ничуть не меньше его, а может, и больше — покойный епископ был его другом и учителем. Примчавшийся вологодский губернатор Чорба[13] был вынужден признать, что следствие произведено отлично, виновные почти все выловлены либо определены и разыскиваются.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— И что, этот капитан де Рибас[14], действительно поднял бунт? — Алёша Акулинин, единоутробный брат[15] самого императора, очень заинтересовался рассказами главного русского начальника в Северной Америке.

— Что ты, Алёша! — захохотал Шелихов, — Он же ссыльный!