Помещик 3 - Михаил Шерр
К вечеру появились первые настоящие трудности — усилился ветер. До этого он был легенький и даже приятный. А тут появились резкие холодные порывы, которые, помимо всего, стали бросать в лицо колючий неприятный снег.
Перед ночным привалом начала наваливаться усталость, отяжелели ноги и появилась тяжесть при дыхании. Но это, скорее всего, уже влияние высоты.
У нас с собой есть палатки, но их совершенно негде ставить, да и непонятно, как быть с лошадьми. Мне на самом деле непонятно, зачем мы их вообще потащили с собой. Но потом я понимаю, что здесь, в горах, это не средство передвижения, а в первую очередь вьючное животное.
Если посчитать вес всего, что везут наши лошади, то это несколько десятков килограммов. Одно оружие и боеприпасы чего стоят. А это основное. Можно ужаться, например, с провиантом, всё-таки в военном деле надо уметь стойко переносить все тяготы и лишения службы, но ужаться с оружием и боеприпасами нельзя.
Так что без лошадей никак.
Перед самым объявлением привала нам крупно повезло: горцы находят пещеру. Она небольшая, в неё войдет не больше двадцати человек, да и то будет тесновато, лечь не получится. Но главное не в этом.
Пещера дает нам возможность смело развести костер, он не только даст в ней тепло, что немаловажно. Самое главное, на огне можно будет вскипятить воду, напоить всех горячим чаем и, возможно, даже приготовить что-то горячее.
Отцы-командиры с горцами обошли всех казаков и заглянули в лицо каждому. Ко мне особого отношения, кстати, нет. На меня посмотрели и пошли дальше. А полтора десятка пошли греться в пещеру, затем их сменили следующие.
Андрей был в числе тех, кто пошел в пещеру во второй партии.
Я в число оказавшихся в пещере не попал, но меня это не расстроило. Мое состояние, значит, отцам-командирам пока опасений не внушает.
Укрыв лошадь попоной и своей шинелью, которая в виде скатки была приторочена к седлу, я прижался к ней и понемногу начал согреваться. После получения своей порции чая процесс пошел быстрее, и мне удалось ночью урывками поспать.
Мое достаточно доброе самочувствие следующим утром для меня было удивительным. А когда я еще и более-менее полноценно поел, то вообще был готов признать, что на данном этапе жизнь, можно сказать, удалась.
Во Владикавказе мы свои запасы провианта пополнили свежей говядиной. И на завтрак было целых два блюда! Гречневая каша с мясом и кислые мясные щи. И, естественно, горячий чай с сахаром и сухарями! Как отцы-командиры это всё организовали, для меня осталось загадкой.
Пока мы трапезничали, солнце пригрело нас, и в итоге до полудня мы шли бойко и весело, если бы можно было, то, наверное, и с песнями.
А вот после большого привала в середине дня стало ощутимо тяжелее. Во-первых, высота. Во-вторых, небо затянула плотная облачность, и временами казалось, что вот-вот пойдет снег. В-третьих, опять усилился ветер, и он уже не порывами, а постоянно. Хорошо хоть быстро перестал бить по лицу колючим снегом.
Был, правда, и один существенный плюс. Ветер быстро существенно почистил тропу, и даже визуально снега на ней стало меньше. И это нам очень помогло, когда на нашем пути оказалось препятствие — ледяные глыбы, полностью перекрывшие тропу. Их мы обнаружили часа за четыре до темноты.
Мы до этого шли, максимально соблюдая шумомаскировку, но здесь выхода не было, и пришлось шуметь, и даже очень, разбивая лед.
Знакомых мне ледорубов еще нет, есть только топоры, но у каждого. И вот когда мы начали рубить лед, то сказали спасибо ветру. Уже на расстоянии двадцати метров совершенно ничего не слышно.
Тропу мы расчистили уже почти в темноте. И повалились все спать, опять укрывшись попонами и шинелями и в обнимку со своими лошадьми.
Не знаю, как другие, но я, быстро разжевав сухари и запив их разрешенным стаканом красного вина, просто отключился до утра.
Следующее утро было очень тяжелым. Ощущение разбитости во всем теле, чугунные ноги и руки и полная апатия. И на всё наплевать. Такое состояние было почти у всех, кроме отцов-командиров, горцев и шестерых людей подполковника, в том числе и Ефрема с Ефимом. Они все бодры и веселы.
Движение мы возобновили только через час после подъема, и надо сказать, что я лично был среди тех, кто уже был, можно сказать, к этому моменту в форме.
Часа через два-три мне показалось, что тропа пошла вниз. Мои мыслительные или, как говорят доктора и продвинутые умники, когнитивные способности резко начали улучшаться, и я вспомнил, что примерно в трех сотнях шагов от большой поляны, где расположился лагерь Османа, на карте подполковника изображена еще одна поляна, но гораздо меньших размеров. И она его отрядом не занята.
В этот же момент я подумал, а где засады, которых так опасался подполковник, перед началом спуска ко второй поляне, их же могло быть несколько?
Стоило мне подумать об этом, как мы остановились: впереди идущие горцы подали сигнал остановки поднятой рукой с раскрытой ладонью. Это означало — стой и молчи.
Тропа уже настолько расширилась, что впереди идущие могли позволить себе двигаться парами. Слева был горный склон, поросший довольно-таки крутой склон, поросший кустарником и редкими деревьями. Для альпинистов и скалолазов двадцать первого века, имеющих хорошее снаряжение, он, конечно, не препятствие, но сейчас он непроходим.
Справа — небольшой пологий каменный спуск на неширокую неровную площадочку, которая обрывается в достаточно глубокое ущелье, на дне которого шумит бурный ручей, который начинается на большой поляне и в ущелье попадает, протекая через маленькую.
Ветер уже почти стих, но шум ручья заглушает все звуки, так что требование молчать на самом деле чрезмерное.
За горцами идут сербы со своими ординарцами, затем двое пластунов подполковника, он сам с Ефимом и следом мы с Андреем. За нами движение опять в колонну по одному.
Я вижу, как горцы поворачиваются и что-то говорят сербам, те, в свою очередь, — пластунам. Несколько минут эта шестерка о чем-то переговаривается, а затем горцы и пластуны уходят вперед, отдав лошадей ординарцам сербов.
Подполковник всё понимает без слов, и вот уже ко мне поворачивается Ефим и передает приказ:
— Пластуны и вы, отдать лошадей.
За