Темная лошадка - Владимир Владимирович Голубев

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Как же мне было хорошо с мамой, Гришей и девочками. Я мог часами выдумать развлечения для сестёр и играть с ними, гулять с мамой, выпивать с Потёмкиным и купаться, смеяться, путешествовать. Общение с ними словно бы освобождало меня от оков обязанностей и гнёта ответственности. Катя видела это, и её будто бы придавливало горечью и ревностью.

Она понимала, что с ней я не могу настолько расслабиться, оставить где-то в стороне заботы и быть только с ней. Это её ещё больше огорчало, она грустнела и тускнела. Мне было больно, но поделать я ничего не мог. Мама, да и Гриша тоже, видели всё это и пытались помочь мне, но к женитьбе я готов всё ещё не был.

Притом я прекрасно понимал, что отказаться от законного брака никак не возможно — вопрос наследника для монархии один из самых важных, а для меня благополучие государства было поистине первоочередной вещью на свете. Пока я мог откладывать эту проблему, благо мне было всего двадцать семь лет, но забыть о ней я никак не мог. Здесь, в Екатеринодаре я старался утопить все грустные мысли в море и любви родных.

Но всё время проводить в безделье у меня не было возможности, всё в государстве было завязано на меня. Каждый день по два часа с утра я посвящал решению срочных государственных вопросов, а вечером, за ужином и до самого сна, я их обсуждал с мамой и Потёмкиным.

— И меня совершенно не прельщает идея стать главным кредитором Европы, — я с удовольствием вдыхал морской воздух, насыщенный ароматами цветов в обилии произраставших вокруг Мраморного дворца, — вон, сколько таких кредиторов в той же Италии побирается. Долги нужно выбивать, а подобные проблемы мне точно сейчас не интересны.

— Так сколько нам уже должны европейские державы, Павлик? — мама сидела в удобном кресле и с интересом посматривала на меня.

Мебель стояла на открытой террасе возле моря полукругом. Я сидел в середине этой подковы, чуть ближе ко мне разместился Гришка с бутылками вина́, а справа от меня примостилась Катя, робко помалкивая.

— Не слишком много, мамочка. Вяземский оценивает совокупный долг Англии и Франции всего-то в полтора миллиона гульденов, Голландия должна мне чуть больше двух миллионов, и Испания — приблизительно столько же.

— Как так-то, Павел Петрович? — Потёмкин искренне удивился, — Сам же говорил, что уже почти на десять миллионов креди́та им открыли! А у тебя всего-то шесть выходит!

— И это так, Григорий… Есть небольшая хитрость. — я с усмешкой приложился к бокалу с вином, — Мы продаём эти обязательства.

— Кому?

— Ну в основном их же подданным.

— Так ведь не станут те же французы платить за обязательства своего короля полную цену!

— А мне и не требуется! — с улыбкой ответил я, — Получение денег лишь третья наша задача!

— Как же так? — на сей раз удивилась моя мама, — Ведь ради денег вся торговля и затевается!

— В конечном итоге, несомненно! Но, во-первых, нам требуется получить не столько деньги, сколько секреты производства и людей, которые этими тайнами владеют. А, во-вторых, сделать так, чтобы без наших поставок нельзя было обойтись! Так что в оплату за обязательство короны мои люди с охотой принимают такие услуги. Выгода от операций с ценными бумагами намного превышает доход от производства, так что дело идёт неплохо.

— А это не убыточно?

— Нет. Все понимают, что беспроцентных креди́тов не бывает. В цену продажи наших товаров включена хорошая лихва[7].

— И что, французы и англичане смотрят на то, как мы скупаем их мануфактуры и учёных, совершенно бесстрастно?

— Формально мы здесь, вообще, ни при чём. Всё идёт через местных купцов. Да и пока у власти во Франции стоит Неккер, а в Англии — Норт, они смотрят только на отсутствие необходимости казне сейчас платить за поставки. Победа в войне должна всё списать. — я снова смочил горло маленьким глотком вина́.

— Хитро… А что же тогда долгов столько осталось?

— Так мне и торговаться с ними надо. Льготы, да земли нужные получать. Вон у голландцев уже пятая часть всей торговли специями через нас идёт, французы только наш мех берут, а англичане весь чай от русских купцов получают. Эта выгода — на долгие годы выгода.

— И что же, агентов твоих не ловят? А не расскажут они, что для России работают, а?

— Риск есть…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Высокий уже далеко не юный, но какой-то очень подвижный для своего возраста человек в дорогих одеждах, лёгким прыжком вскочил в карету и негромко очень коротко сказал кучеру:

— Гони. К отелю де Вилль.

Тот молча кивнул и стегнул лошадей. Карета сорвалась с места и помчалась, распугивая прохожих. Богатей внимательно смотрел в небольшое окошко в задней стенке повозки.

— Бернард, эти двое точно шли за мной! — он произнёс свои слова уже на цюрихском[8] диалекте немецкого.

Кучер сморщился, словно проглотил какую-то тухлятину, и сказал на том же языке:

— Господин. Это они?

— Возможно, Бернард. Будь готов.

Когда впереди обозначилась перегородившая дорогу телега с молодой капустой, Бернард, не снижая скорости, свернул в переулок. Но за ближайшим поворотом им снова ожидала преграда — бочки были свалены в большую неприглядную кучу, преодолеть которую было решительно невозможно.

Кучер, сжав зубы, направил лошадей на препятствие, дождался сигнала пассажира и соскочил с козел в последний момент. Повозка врезалась в бочки, разметав первые ряды, лошади забились в обломках и сбруе, ещё более увеличивая суматоху. Выскочившие нападавшие оказались перед необходимостью пробираться через весь этот кавардак к швейцарцам.

Те, выхватив длинные ножи, бегом бросились прочь от засады, но на выходе из переулка их поджидала ещё группа врагов. Завязался бой. Кучер и господин отлично владели холодным оружием и умело работали в паре. За несколько минут они убили пятерых и почти прорвались, но застрявшие у бочек всё-таки разобрались с препятствием и напали сзади.

Бернард с рычанием бросился на новых противников и своим напором заставил их слегка отступить, чем не преминул воспользоваться его господин, попытавшийся выскользнуть из засады. Тогда в дело вступили пистолеты, сразу четверо нападавших вытащили их из-под плащей и выстрелили. Кучер получил две пули и рухнул на колени, а господин схватился за плечо и, выругавшись, бросил свою короткую шпагу.

— Кто