Дорога к фронту - Андрей Львович Ливадный

Иду на бреющем над самыми крышами домов. Только так могу видеть землю и хоть что-то различать во мгле. Еще высотомер и авиагоризонт в помощь. В общем пока справляюсь, ведь за плечами сотни виртуальных вылетов.

Танки я заметил в последний момент. Готовился, прикидывал, но молчаливая, мокнущая под дождем стена деревьев все равно появилась неожиданно. Под соснами — сплошной строй брони, ощерившейся пушками и пулеметами. Машины стоят плотно, с интервалом в три-четыре метра. Прежде чем резко взять на себя ручку управления, я успел заметить пару бензовозов и грузовик со снарядами, — оттуда как раз выгружали ящики.

Немцы, конечно, меня тоже заметили, но вряд ли всполошились и решат менять позиции. Безумный «Иван»[4], летающий в такую погоду, наверняка не дотянет до линии фронта. Об отсутствии у нас радиостанций фашисты отлично осведомлены. Да и в любом случае гаубицы их здесь не достанут[5], беспокоиться не о чем. Даже если русские будут знать, что их оборона на этом участке приговорена, как это повлияет на предопределенный ход событий? Да никак. С их точки зрения.

Резко набираю высоту, пробиваю густую облачность, осматриваюсь, но над облаками все чисто. Садиться и взлетать в такую погоду очень тяжело.

Прижимаю к горлу микрофоны, переключаюсь на передачу, докладываю:

— Грач-1, цель обнаружил. Квадрат 1703. Прием.

Сквозь потрескивание помех, к моей радости, пробился ответ:

— Грач, слышу тебя. Возвращайся. Как понял, прием.

— Не отработан второй маршрут. Прием.

— Приказ: возвращаться.

— Принял.

Иду домой. Земли не видно. Курс на восток. Скорость триста пятьдесят. Значит лететь мне четыре минуты. Потом снижение и поиск ориентиров в дождливой мгле.

Ничего. Справлюсь. Главное — танки обнаружил!

* * *

Пока искал аэродром, вымотал все нервы.

Сажусь, расплескивая мелкие лужи. Погода совершенно скурвилась, но на земле, к моему удивлению, кипит бурная деятельность. У изгиба рулежной дорожки один за другим стоят три «ишачка», готовые к взлету. Под крыльями у них закреплены «эресы».

Но Потапыч же сказал, что моторесурс оставшихся на ходу «И-16» фактически полностью выработан! Значит, их движки едва тянут и могут заклинить в воздухе в любой момент!

Ничего не понимаю. Может в связи с близостью фронта и опасностью немецкого танкового прорыва нам приказано перебазироваться на другой аэродром и к взлету готовят все исправные машины?

— В чем дело? — спросил я у старшины, зарулив на стоянку и заглушив двигатель.

— В штаб иди, — ответил Потапыч.

— Ну хоть намекни!

К моему «МиГу» уже бегут техники и оружейники.

— На штурмовку пойдете, — скупо ответил старшина и полез под крыло, смотреть крепления.

…

Дождь только усилился.

Отогнув полог палатки, я вошел, доложил капитану Земцову о выполнении задания и передал ему карту с отметками.

— Молодец, Скворцов. Данные по железнодорожному узлу сейчас отправлю наверх. Садись.

Начальник штаба что-то чертит на десятикилометровке[6]. Курс прокладывает?

Через пару минут он отложил карандаш и транспортир.

— Подойдите, товарищи летчики! — сухо пригласил он. — Переносите ориентиры[7] на свои карты, да побыстрее. Время не терпит!

План предстоящего вылета, разработанный Иверзевым, мне категорически не понравился. Попахивает самоубийством. Идет дождь, облака висят низко, словно свинцовая плита. Погода нелетная. Наземных ориентиров во мгле не разглядишь. Не знаю, летчик ли наш начальник штаба? Ему самому в воздух-то подниматься приходилось?

Я без понятия, но его план: лететь на малой высоте прямо над дорогой, ведущей к совхозу «Коммунар», даже мне в голову бы не пришел.

— Не долетим, — Иван Демьянов оперся о край стола, глядя на расстеленную карту.

Земцов зол, но собран. Пока молчит, слушает.

— Дорога забита техникой, а в составе немецких колонн полно зениток, — тихо обронил лейтенант Синченко.

— Согласен с Николаем, — я решил вставить свое мнение. — У фашистов связь хорошо налажена. Они быстро поймут, что мы держимся проселка и передадут дальше. На высоте двухсот-трехсот метров нас собьют.

— Трусишь? — зло сверкнул глазами Иверзев.

— Нет, товарищ старший лейтенант! — стараюсь отвечать спокойно. — Но есть такое понятие: «здравый смысл»!

— Есть понятие «приказ»! — взъелся начштаба. — И он нами получен! Немедленно атаковать и уничтожить обнаруженную танковую группу! Любой ценой! Если надо, пойдешь на таран, ты меня понял! — он резко встал, едва не опрокинув колченогий стул.

— Спокойнее! — Земцову тоже не нравится происходящее, но приказ действительно получен. По его усталому, но упрямому взгляду понимаю: вылет состоится. Невзирая на погоду. Пока фашисты не снялись с места и не двинулись к фронту.

Война…

Стоя над картой, в мокнущей под дождем штабной палатке, я вдруг начал лучше понимать это время. Почувствовал его своей шкурой, поймав мрачный огонек решимости в глазах капитана Земцова. Решимости отдать свою жизнь за пядь родной земли. Не больше и не меньше. Без пафоса. И не из страха перед последствиями неисполнения приказа.

В моей голове вихрем проносятся варианты. Знаю, что во время войны летчики уходили на задания в любую погоду. Облачность сейчас метрах в двухстах над землей, но пелена дождя намного хуже, — она резко ограничивает видимость[8].

— Надо лететь не над дорогой, а чуть в стороне от нее, на высоте пятидесяти метров, не больше, — стараюсь как можно короче донести свою мысль. — Построение — правый пеленг. С включенными «АНО».

— Что это даст? — спросил Земцов.

— Лесные дороги очень узкие, — ответил я. — Если пойдем над самыми кронами, то деревья заблокируют фашистам сектор обстрела. Даже если они успеют что-то передать по рации и развернут зенитки по ходу нашего движения, то стрелять не смогут! — быстро черчу на вырванном из блокнота листке схематичные контуры немецких «Flak», не забывая обозначить угол подъема ствола, необходимый для поражения низколетящего самолета. На рисунке видно, что при предложенном мной варианте построения нацеленные в нас пунктирные трассы упираются в стену деревьев.

Капитан смотрит внимательно, цепко, и я продолжаю:

— Видимость сильно упадет. Только ведущий сможет наблюдать дорогу слева от себя и держать курс. Ведомым придется ориентироваться по навигационным огням.

— Дело, — подумав, согласился Земцов. — А как с заходом на штурмовку?

У меня хорошая зрительная память. Танки я обнаружил в непогоду. Мой мозг в тот момент подсознательно зафиксировал все доступные наземные ориентиры. Буквально вцепился в них, впечатав в память.

Снова черчу схему. Обозначаю совхозный пруд, как первый надежный ориентир, и цифрами проставляю примерные расстояния, которые успел определить. От построек тракторного двора до кромки леса, где под кронами деревьев замаскирована немецкая техника, примерно два километра. Курс я запомнил по показаниям бортового прибора. Учитывая характеристики «РС-82»[9] отчеркиваю карандашом водонапорную башню:

— Вот подходящий рубеж атаки. Пуск залпом. Работаем в сомкнутом строю. Дистанция