Зодчий. Книга VI - Юрий Александрович Погуляй

— Работаем, — приказал я стоящему здесь Турову, и тот кивнул. По тоннелю послышался топот убегающего бойца, сопровождавшего начальника гвардии. Сам Игнат лязгнул затвором.

— Думаю, обойдёмся без стрельбы, — заметил это я.

— Конечно, ваше сиятельство, — кивнул он и снял оружие с предохранителя. — Но готовы к ней будем.

Вскоре к нам приблизилось несколько бойцов.

— Начнут в четыре тридцать три, — сказал Туров. Фонари гвардейцев заливали тоннель светом. Лица у моих людей были собранные, суровые. Я посмотрел на часы, а затем вернулся к трубе с электрическими кабелями. Положил сверху руку, прикрыл глаза, замеряя нагрузку. Определить, какой из них вёл непосредственно в «Божественное Право» оказалось несложно. Самая большая нагрузка была на кабеле с максимальным сечением жилы, что логично. Ещё один, совершенно точно, был направлен на системы обороны по периметру. Для чего требовалось ещё несколько линий, мне узнать не удалось, да оно уже и не нужно было.

В четыре тридцать две я отсёк всё, кроме ведущих в «Божественное Право», и мощь их направил на оставшуюся. Где-то наверху должны были вспыхнуть фонтаном искр всё потребляющее электричество. От фонарей до холодильников. Даже жаль, что не получится на это посмотреть.

Я вернулся к ожидающей группе и, не останавливаясь, высадил стену в камеру Волгина. В пролом ловко заскочило двое бойцов — Якимов и Фабульян.

— Стас здесь. Дальше чисто, — донёсся голос одного из них. Дула штурмовых винтовок вместе с лучами фонарей уставились на запертую дверь темницы. Волгин с недоумением и радостью наблюдал за нами с пола. Когда я вошёл — Станислав уже поднялся на ноги.

— Ваше благородие… — слабым голосом проговорил он. — Я ничего им не сказал.

— Потом. Выводите его, — приказал я.

Откуда-то донёсся глухой крик. Послышался далёкий топот армейских ботинок. Фабульян и Якимов целились в дверь. Ларионов помог Волгину выйти, поддерживая ослабшего товарища.

— Ваше сиятельство, нам пора, — тихо сказал Туров.

Я отстранённо кивнул. Под моими пальцами раскололся очередной усилитель аспекта земли.

— Ваше сиятельство… — повторил он.

Топот приближался. Охранники догадались, что произошло?

— Все назад, — приказал я бойцам. Якимов и Фабульян тотчас отступили. А вот Туров остался на месте:

— Ваше сиятельство, я прошу вас.

— Я слышу тебя, слышу! — раздался глухой крик. — Ты думал, что прокрадёшься крысой и я не почувствую тебя, мразь? Сколько вас там? Семеро? Восемь? Вы все покойники!

— Иди в тоннель. Это приказ, — холодно сказал я Турову, и гренадер скрипнул зубами. После чего отступил, исчезнув в проломе. Топот приближался. Вместе с охранниками вниз спешил один из одарённых, причём из тех, кто умеет определять чужой дар. Не самый распространённый талант. И весьма полезный.

Я встал в пролом, запитывая очередной амулет. На лбу проступила испарина от усилия. Земля под моим даром проседала в нужных местах, меняясь будто пластилин в руках ребёнка.

— Струсил? Струсил, да? Ведь сбежал уже, да, крысёныш? Давай, поединок, трус! — голос раздался уже за самой дверью. Я развёл руки в сторону, касаясь земли слева и справа от дыры в бетоне. — Я чую тебя! Да открывай, открывай уже! И не лезьте. Я сам его возьму!

Лязгнул замок. Дверь с гулом пошла в сторону, и в камеру ворвался крупный рыжеволосый детина с огромной бородой.

— Ты мелкая мразь, думала, что уйдёшь от Назарова⁈ — ткнул в меня пальцем здоровяк. — Всё, ублюдок хренов, хана тебе! Я выдавлю тебе глаза вот этими самыми руками! Но сначала Семён Петрович отрежет тебе яйца, если они у тебя, конечно, есть.

Он встряхнул руки и резко двинулся ко мне, окутываясь пламенем. За его спиной в камеру протиснулся автоматчик, вскидывая оружие, которое уже не работало.

— Что, страшно? Чё ты мокрый как мышь, щегол? — пропыхтел огнём горящий Назаров. — Наверное, тварёныш малолетний, уже пожалел, что сунулся⁈

Я улыбнулся и мысленно сжал кулак. В нескольких десятках точках, отмеченных мной и подточенных магией, с треском лопнул фундамент, проседая под собственным весом и проваливаясь в образовавшиеся пустоты. Бетонные плиты ломались, вставали на дыбы и рассыпались в пыль под давлением съезжающих на них тонн других этажей и дорогущей обстановки элитного вертепа. Краеугольные камни развалились, уничтожая всё здание.

— Что за нахрен⁈ — огненная фигура остановилась, задрала голову. Сверху посыпалась каменная крошка. Я же отступил, исчезая в подземном проходе. Назаров заметил это и заорал, бросившись следом. Однако, повинуясь моим командам, своды тоннеля обрушились, заваливая проход, и огневик с глухим воем принялся раскидывать сырую почву голыми руками. Я медленно удалялся, заваливая ход за собой. Голос Назарова стал глухим, а затем и вовсе исчез. Земля дрожала от обрушения «Божественного Права».

Огромное здание просело. Трещины в фундаменте не выдержали последнего удара и провалились в вырытые мной пустоты. Злачное место сложилось, как карточный домик. Думаю, те, кто оказался в подвале, имели все шансы выжить. Но выберутся наружу нескоро. Будет время подумать о том, как поведать о случившемся своему хозяину.

— Что это было, ваше сиятельство? — сказал Туров, когда я выбрался из-под земли. Он указал в сторону, где ещё скрежетал и хрустел разваливающийся дом из подпольной империи Мухина.

— Сопротивление материалов, практическое занятие, — тихо произнёс я. — Небольшая визитная карточка, Игнат. Они должны понимать, что их будет ждать, если задеть Баженова. Поехали.

— Простите, ваше сиятельство, — подобрался Туров. — Вы оставили свидетелей?

— Кто-то же должен передать моему новому другу, насколько я учтив в таких отношениях и что непременно не останусь в долгу.

— Пожалуй, нам следует усилить меры безопасности, — тяжело вздохнул Игнат.

— Обязательно, — согласился я. — Правда, если господин Мухин человек деловой, то он оценит вероятные убытки и более нас не побеспокоит.

— А если нет…?

— Ну, на нет и суда нет. И казино. И личной усадьбы, — поморщился я. — Да ничего, в целом, нет, Игнат. Едем. Нам всем надо хорошо выспаться. Завтра тяжёлый день.

* * *

— Вот ведь коза какая! — сказал отец. Он ткнул меня в плечо, указывая в телевизор. В руке у него застыла вилка, на которую был нанизан солёный груздь в сметане. — Коза как есть! А ведь песни-то какие у неё были? Про любовь всякую да про доброту.

На экране княгиня Кроницкая с трагичным выражением лица рассказывала о том, как омерзительны люди Российской Империи, с их рабским менталитетом и природной трусостью. Что страдающий под пятой аристократии простой народ не в силах сбросить с себя тяжёлое ярмо одарённых самостоятельно, что ему нужна помощь. И что она