Последний Герой. Том 4 - Рафаэль Дамиров

* * *

Я осмотрелся. Дача оказалась из тех, что на первый взгляд ничем не выделяются. Таких по стране тысячи: шесть соток, обнесённых сеткой-рабицей, за которой в углу дичала старая слива, рядом — вишня и кривобокая яблоня, уцелевшая после всех ураганов. Парник, когда-то гордость хозяина, давно покрылся сорняком и врос в землю, ржавые дуги уже будто бы стенали, прося разобрать его.

Сам домик — двухэтажный, с низким потолком и печкой-буржуйкой в углу. Стены тонкие, рамы деревянные, стекло в одно полотно. Жить тут зимой — замёрзнешь, но до первых холодов сгодится. Внутри пахло старым деревом, чуть прелой тканью и чем-то знакомым, из детства — смесью дачной пыли и яблок.

Мебель советских времён: массивный стол из натурального дерева с отбитыми углами, шкаф с кривыми дверцами, которые закрывались, только если прижать их рукой, тяжёлые стулья с облезлым лаком. В углу — видавший виды диван с накидкой непонятного цвета, который в девяностые называли «гобеленовым».

Но самое любопытное было на низком столике. Стояла игровая приставка «Денди» с жёлтым картриджем, на котором едва читались буквы «Super Mario».

На тумбе — магнитофон «Sharp» с двумя кассетными гнёздами, гордость любой компании в начале 90-х. На полке стопка аудиокассет: «Кино», «Алиса», «ДДТ», «Наутилус Пампилиус», «Любэ»…

Я вытащил одну, чёрную, с белой наклейкой. Подписано от руки: «Наутилус — Зверь». Вставил, нажал «Play». Лента зашуршала, и в колонках зазвучал хрипловатый голос Бутусова.

Я смотрю в темноту, я вижу огни.

Это где-то в степи полыхает пожар.

Я вижу огни, вижу пламя костров.

Это значит, что здесь скрывается зверь.

Я присел на край дивана, слушал и кивал про себя. Слова ложились на моё нынешнее состояние.

Дом этот для меня стал теперь даже не убежищем, а временной норой. Здесь я мог отдышаться, собрать мысли и начать действовать. Надолго задерживаться не собирался. Но пока… пока я в своём укрытии, и охотник ещё не знает, где его добыча. И сам станет добычей для Зверя.

* * *

Зазвонил мой новенький кнопочный телефон, тот самый, что достал мне Грач.

— Да, Оксана, — ответил я, прижимая трубку к уху.

— Макс, это ты? Опять новый номер? Макс, что за херня происходит? Ты где вообще?

— Ну… извини, Окс. Даже тебе я сейчас не могу сказать. Не потому, что не доверяю, а наоборот — для твоей же безопасности. Чтобы потом никто не мог предъявить, что ты покрываешь беглого преступника.

— Вот именно, Макс, — в голосе звенела тревога, — преступника. Ты что творишь?

— Стопэ, стопэ… спокойно. В камеру я не пойду и не собираюсь. Там у меня руки будут связаны. Ты же мне веришь, что я ничего такого не делал?

— Конечно, верю. Но мы подтянули бы адвоката. Есть у меня знакомый… Зачем?..

— Не нужен мне никакой адвокат. Знаю я эти игры. Бульдог под меня копает, причём серьёзно. Не верю я в эту сказку, что он такой правильный и честный, просто «выполняет работу».

— Тогда почему он такой рьяный? — по голосу слышно было, как Оксана нахмурилась, пытаясь сложить в голове картинку.

— На меня поступил заказ.

— Какой заказ?

— Ну сама подумай. Сначала меня пытались убрать, подорвали машину. Теперь Бульдог вдруг берётся за меня. Уверен, что в СИЗО для меня уже был бы приготовлен сюрприз. И вряд ли я дожил бы до встречи с твоим дорогим адвокатом. Так что, Оксан, готовься работать. Только в некотором другом роде. Будем разгребать всё это дерьмо.

— О господи… Кто хочет тебя убрать?

— Знал бы, сам бы его… устранил, — выдохнул я.

— Убил? — удивилась она.

— Образно, — отрезал я, не желая нагнетать. — На мой новый номер звони только с телефона, который дал тебе Грач. Больше никуда с него не звони. Он тебе для связи со мной только.

— Знаю я, — фыркнула она, — не маленькая девочка. Макс, я за тебя боюсь.

— Да ладно… не впервой, прорвемся, — усмехнулся я.

Про себя подумал: бывало в жизни всякое, и подставляли меня по-крупному. Как говорится, битый волк. А волк, как ни крути, остаётся волком. Переделать меня в забитую шавку или шакала никому не удалось.

— И что, какие планы? — уже спокойнее спросила Оксана, но тревога в голосе всё ещё сквозила.

— Есть у меня зацепки. Попробую их отработать. Если что-то нарыть сможешь официально, по своей линии, держи меня в курсе. То, что я заныкался — только к лучшему. Теперь меня никто не достанет. Ни Сметанин, ни те, кто хотел отправить меня к праотцам.

— Бл*дь… Мне всё это не нравится, Макс…

— Прорвёмся, Оксана, — сказал я. — И ещё потанцуем с тобой в каком-нибудь ресторане. Как тогда…

* * *

Ландер аккуратно вынул иглу, бросил взгляд на пациента и, словно делал пометку у себя в голове, тихо произнёс:

— Ну вот и всё, Артур. Я закончил на сегодня. Дозировку мы снижаем по графику — риск накопительной передозировки минимальный, но терапевтическая концентрация препарата сохранена на минимально рабочем уровне. Гомеостаз постепенно стабилизируется, и я вижу отчётливую динамику в показателях твоей силовой выносливости, реактивности и координации.

Он положил шприц на поднос, поправил рукав белого халата и, глядя на Дирижёра с выражением довольного наставника, продолжил:

— Нейромодулятор, который я тебе ввожу, запускает каскад адаптивных реакций. Повышается тонус скелетной мускулатуры, увеличивается объём лёгочной вентиляции, улучшается синаптическая передача в центральной нервной системе. Простыми словами — твой организм переходит в режим пиковых возможностей. При этом — без ущерба для самого организма.

Дирижёр молча надел свежую рубашку, застегнул пуговицы, поправил манжеты. В зеркале отражался ухоженный мужчина — гладко выбрит, аккуратная причёска с проседью на висках, брюки со стрелками, дорогие туфли. Совсем не скажешь, что недавно он был поломан и доведён до состояния зверя. Только чёрная повязка на глазу напоминала, что это уже не тот Савченко, которого знали раньше.

В кабинете стояла мягкая полутьма: плотные шторы задернуты, на стеклянной двери — табличка «Закрыто». Часы на стене тихо отмеряли секунды.

— Теперь ты можешь жить, как цивилизованный человек, — сказал Ландер, подойдя к столу. — Но препарат тебе нужен постоянно.