Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму - Константин Фрес
Тристан усмехнулся, перехватил правой рукой трубку, а левую, украшенную орденским перстнем, небрежно протянул для поцелуя Китти.
Молодая ведьма смутилась; на лице ее красноречиво отразилась растерянность.
— Но как, — пробормотала она, машинально сжимая пальцы отца. — Как?! Весь темный мир кипит, уверенный, что хитрого и осторожного Жака сразил юнец, мальчишка! И косой его воспользовался второй! Это должен быть кто-то один из них, а не ты!
— Разве я мог бы упустить свой шанс, — усмехнулся Тристан, — и не оседлать Тьму? Не подчинить ее себе?
— Да как, черт тебя подери, ты это сделал?!
Тристан рассеянно пожал плечами.
— Так же, как Жак шлялся в Инквизиторий, — ответил он. — Он наряжал Тьму в мое одеяние. В мою старую сутану. Поклонялся и боялся тот образ, который был соткан из мрака и походил на меня. Служил ему.
Увидев его странный алтарь, который он соорудил из моих вещей, я сразу понял, что Королем Жак себя не считал. Он считал себя ничтожеством. Да еще и некроманты не смогли его переродить, якобы не увидев его души… Магия его не слушалась. Ее было много в его руках, ну, вот как уровней на волшебной палочке, или как силы в старинном артефакте, но пользоваться он ею не мог. Не умел. Не смел!
А Тьма, наряженная в мои вещи, оборачиваясь мной, наказывала и унижала его еще больше. И он не мог этого исправить, не мог победить меня даже в своих мечтах. Труслив и ничтожен. Разве станет магия подчиняться такому существу?
Мне не надо было убивать Жака, чтоб оспорить его титул. Достаточно было просто протянуть руку и взять. Фактически, он всегда принадлежал мне. Моя старая сутана ждала, когда я снова надену ее на себя. Тьма ведь любила наряжаться в мое одеяние. Она и меня любила… любит. А близнецы… в драке с Жаком они были послушным оружием в моих руках. Они выполняли то, что я им разрешал делать. Только и всего.
— Ты лжешь, — уверенно проговорила Китти, и Тристан снова тонко и хитро улыбнулся. — Я знаю! Я все знаю! Жак атаковал вас; ему подчинялись призраки, Мертвая армия! Вы дрались! Будь ты Королем, ты усмирил бы ее одним словом!
— Но я молчал, — резонно заметил Тристан. — К тому же… посмотри внимательно в мои глаза. Разве ты не видишь, что я говорю правду?
Китти заглянула отцу в глаза — и отпрянула, тряхнув головой.
— Ты действительно потемнел, отец. Но зачем?! Зачем ты молчал, зачем рисковал жизнью близнецов?!
— А им не надо знать об этом. Да и Софи, — кратко пояснил Тристан. — Ей-то уж точно совершенно негоже знать, что кто-то из нас занял это место. Думаю, мне все же придется управлять тайно, как серому кардиналу, а то и вовсе отдать бразды правления в ее руки. Софи не наломает дров и не обидит никого. Она будет мудрой правительницей. И близнецы… на каждого из них будут думать, а значит, и слушаться. И зря в драку с ними не полезут.
Тристан снова улыбнулся мудрой, тонкой улыбкой, и Китти судорожно сглотнула.
— И ты… ты надел это одеяние?! — потрясенная, прошептала она, глядя на отца во все глаза. — По сути, мантию тьмы? То, на что проклятый Жак молился веками! Зная, что это такое, ты это взял и надел?!
— Конечно, — хладнокровно подтвердил Тристан. — Если б не я, то это сделал кто-то другой. А зачем мне такой высокопоставленный враг?
— Но как ты решился…
— Решаться надо быстро, — резко ответил Тристан. — Или да, или нет. И колебания в таких вопросах неуместны. Либо ты можешь совершить поступок, либо нет. Либо имеешь право что-то решать и что-то менять в этой жизни, либо нет. А я всегда быстро думал. К тому же, — глаза Тристана сделались смешливыми, — это единственный королевский венец, который мне надеть под силу. Разве я мог отказаться от такой возможности?
В этой шутке было так мало смешного и так много правды, что Китти лишь тряхнула рыжими кудрями и, потрясенная, смолчала. На миг ей показалось, что на белоснежных кудрях отца в последних лучах солнца блеснул широкий старинный королевский венец из темного желтого золота, украшенный блестящими, черными, как капли смолы, камнями. Но, наверное, это было лишь видение и разыгравшееся воображение.
Потом, немного отойдя от потрясения, она несмело вздохнула, и благоговейно взяла руку отца, лежащую на подлокотнике кресла. Перстень на ней поблескивал красным камнем, в котором зловеще плескалась тьма. Китти почтительно поцеловала белоснежные пальцы, и Тристан чуть кивнул ей головой.
— Я могу сказать Генриху, — смиренно произнесла Китти, — кто теперь… будет вместо неряхи Жака?..
— Конечно, — ответил Тристан. — Генрих не самый болтливый человек в этом мире. Думаю, он сохранит эту тайну до лучших времен. Он всегда может рассчитывать на мою помощь и поддержку, — глаза Тристана блеснули таким же темным зловещим блеском, как и его перстень. — Но пусть он не забывает, что все же, в первую очередь, я — инквизитор. И крылья мои по-прежнему белы.
— Тебе трудно будет совмещать в себе черное и белое, — изумленно заметила Китти, покачивая головой. Она все еще не могла прийти в себя. — Это… это такая тяжелая ноша, господин отец! Не запутаться, не потеряться, не изменить себе и не стать снова проклятым, потому что власть… она коварна.
— Никто не обещал, что будет легко. Но я очень сильно постараюсь справиться, — ответил Тристан. — Ну, иди. Смотри: солнце почти село. Найти тропу будет непросто.
Китти вдруг рассмеялась.
— Господин отец так суров, что не позволит мне воспользоваться комнатой с начертанными на ее двери заклятьями? Он заставит меня блуждать в потемках? Подвергнет опасности?
— Ничего от вас не утаишь, — проворчал Тристан, поднимаясь. — Зачем тебе таиться, от кого прятаться? Хотел бы я посмотреть на того, кто рискнет напасть на мою дочь!
— Это всего-навсего быстрее, — ответила Китти просто. — Вы же знаете, мне не особенно нужна охрана.
— От Софи разве что, — заметил Тристан. — Идем. Я ее отвлеку, а ты пройдешь в комнату. Только живо!
Несмотря на стремительно надвигающуюся ночь, близнецы не собирались на покой. Молодые инквизиторы, оставив позади приключения и битвы, стали теми, кем им и полагалось быть — юнцами, беззаботными и веселыми. Они носились с Густавом, распугивая птиц и ночных мотыльков, и
