Саламандра - Полевка
После обеда Лекс занялся изготовлением подпорок для пластин, а Нарья изготовлением крышки. Первый вариант крышки Лекс забраковал, она была слишком толстой и проваливалась бы внутрь ведра, на пластины. Второй вариант крышки Лексу понравился, и Нарья сделал на ней два ушка по краям, чтобы крышку можно было легко поднимать и опускать. За это время старший сын кузнеца набил окалины по две приличные кучки и Лекс сказал, что на сегодня хватит, но в дальнейшем ему понадобится еще окалина. Поэтому он предложил Нарья забрать вторую лапу от якоря себе в кузню и изготовить окалину в удобное для него время. А он в свою очередь заплатит за нее, как за настоящую работу.
Лекс почувствовал, как Нарья мысленно крутит пальцем у виска, но неважно, что заказчик чудак, главное, чтобы платил, как положено. Поэтому кузнец пожал плечами и уверил, что сделает все в лучшем виде. Тиро хотел заплатить, но Лекс настоял, что заплатит за работу сам. Тиро сказал, сколько стоит день работы, и Лекс заплатил за три дня. За этот и два следующих, когда они будут делать окалину для него. Кроме этого, заплатил за железный штырь, который стал значительно тоньше.
Стоило только за Нарья с сыновьями закрыться входной двери, как рыжик под недоуменным взглядом Тиро налил в ведро на самое дно скисшего вина и с хитрой улыбочкой закрыл все это крышкой.
— И что это будет? — Тиро почесал голову, а увидев крайне довольного рыжика, сразу догадался, — но я, похоже, узнаю об этом первым?
— Точно!
Лекс и сам был не очень уверен в конечном результате. В идеале, для получения свинцовых белил надо, чтобы на свинец попадали пары уксуса, но в этом мире до уксуса еще не додумались. Если вино скисало, то его просто выливали, и все. И в данном случае стоило довериться судьбе. За всеми этими хлопотами наступил вечер. Ворота открылись и во дворе появился очень недовольный Сканд, он так и ездил на большом зеленом ящере, пока Шу караулил кладку.
— Сканд! — Лекс выскочил из кузни, он там мешал окалину, пока горн не до конца остыл. Но заметив генерала, решил, что с извинениями тянуть не стоит, — Сканд, подожди.
Генерал спешился и перехватил за уздцы ящера, который потянулся к вкусно пахнущему рыжику. Сканд против воли залюбовался этой красивой занозой. Он и раньше был миленьким, даже несмотря на вздорный характер младшего и его вечные ужимки, но с тех пор, как он очутился в клетке, с него как будто сняли вместе с золотом и бирюльками все лишнее. У него изменилось все: и манеры, и голос, и даже взгляд стал другой. Сканд опасался, что ему придется всю дорогу слушать нытье и сюсюканье. Но рыжик помалкивал. Крутил головой по сторонам и вел себя очень странно.
Когда в первый день он увидел, как рыжик спустил ноги и бредет босой по песку, то Сканд чуть из седла не выпал. Куда-то делись все манерные ужимки. Манера держаться и взгляд стали спокойными и размеренными. Сканд даже несколько раз подъезжал ближе, чтобы принюхаться, а вдруг, они не того везут. Но нет, и запах, и волосы, и бубенчик на пупке, и тонкие браслеты, все было то же, но вот сам рыжик стал другим. И когда он однажды вечером втянул в клетку новорожденного малыша, то Сканд даже расслабился, он решил, что это просто новый образ, и рыжик решил разыграть кроткого младшего. Чтобы его пожалели и начали оберегать, как положено старшему, заботиться о нежном младшем. Но нет, Качшени опять ничего не просил и даже более того, действительно заботился о малыше. А потом возле него появились еще малыши, но Качшени молчал. Играл с малышами, говорил смешные слова и только смотрел с грустью по сторонам.
Сканду приходилось одергивать себя и напоминать, что это не просто младший, а Качшени. Хитрый, злобный и очень расчетливый Качшени. И все, что он сейчас делает, это только для того, чтобы усыпить его бдительность и заставить сделать то, что он сам хочет. Но с каждым днем помнить о том, что Качшени не заслуживает жалости, становилось все труднее. Хорошо, что они, наконец, добрались до города. Сканд считал, что теперь Качшени перестанет изображать благородство и опять станет привычным капризулей, но как ни странно, благородства в осанке только добавилось.
Когда на рыжика надели рабский ошейник, он даже бровью не повел, а когда брат дернул за цепь, призывая к послушанию, то рыжик дернул цепь в ответ, не желая становиться на колени. Сканд почему-то почувствовал тайное удовлетворение. Это было неожиданно правильно. И от этой мысли на сердце стало тревожно, а когда его без сознания выносили из атриума, то захотелось забрать его себе. Это было несправедливо, что такого гордого рыжика с печальными глазами сделали рабом. Сканд в ту ночь метался по дому, не находя себе покоя, сердце разрывалось, как будто он совершил ошибку и наказал невиновного человека.
Тиро пришлось объяснять ему, что это все тот же Качшени. Он всегда был ловок и хитер, и сейчас, скорее всего, пытается вбить клин между ним и Пушаном, заставив встать на свою защиту и выступить против брата. В словах Тиро была правда и Сканд успокоился и постарался больше не думать о Качшени, это действительно была всего лишь игра на публику. Тонкая и изощренная, как все многоходовки Качшени. Но почему-то сердце каждый раз пропускало удар, стоило только увидеть рыжика, которого брат, как назло, таскал на поводке за собой.
Сканд каждый раз напоминал себе, что Качшени хитер и опасен, и все это просто игра. Все это помогало ровно до тех пор, как он увидел его, привязанного к столбу. Кожа на спине была похожа на месиво, но он стоял на ногах с белыми от боли глазами и молчал. Не скулил, не плакал. Молчал. Как воин, как боец. И Сканд понял, что это уже