Скованная льдом - Нина Черная
Мое настроение тоже моментально изменилось, животный страх сковал все естество, а я забыла как дышать.
— Тебе неприятно, когда я тебя касаюсь? — спросил он тихо, а я опять вздрогнула, будто он меня ударил.
— Н-нет, — пролепетала я, заикаясь, и выдала, как на духу, — просто меня никогда так не касались мужчины. Я смущаюсь.
Макар нахмурился еще больше, но ледяная лапа, что сковала душу мертвой хваткой, внезапно отпустила, позволяя судорожно втянуть воздух через приоткрытые губы.
— И в таком неприглядном виде перед хозяином дома мне стыдно находиться, — продолжила увереннее, — тем более, перед мужчиной.
Храбрость иссякла и я стыдливо опустила глаза, правда, Макар все еще держал меня за подбородок, поэтому голову опустить не удалось. Я уперлась взглядом в район его ключиц, отмечая, что он одет в рубаху нараспашку, а от его одежды веет морозной свежестью.
— Как же строго тебя воспитывали, девица, — хмыкнул он, опаляя мою и без того красную щеку своим дыханием.
— Меня учили быть хорошей женой, — промямлила я еле слышно, — да времени не было с мужчинами общаться.
— Только тебе придется забыть про свое смущение, — его губы коснулись пунцовой кожи на щеке, а пальцы едва касаясь, будто невзначай, прошлись от основания шеи по позвоночнику до границы полотенца, вызывая новый табун мурашек.
Он отстранился, а я задохнулась от нахлынувших ощущений, сердце бешено заколотилось в груди. Только сдвинуться с места не смогла, как и оттолкнуть наглеца. Ведь, не послушай я, не подчинись — конец родной деревне. Я прикусила губу и подняла глаза, встречаясь со вновь потемневшим взглядом. Глаз не опустила, не отстранилась, только твердо сообщила:
— Я постараюсь.
Уголки губ Макара поползли вверх, а его палец прошелся по моей нижней губе, снова заставляя поддаться стыду и смущению от нахлынувших чувств.
— Умница, — он, наконец, отстранился, вернулся за стол с завтраком, — а теперь садись, потрапезничаем.
Я боялась, что ноги мои не выдержат и я рухну на пол от переизбытка чувств, но я медленно прошла к свободному креслу и села на самый его краешек. Отпустила многострадальное полотенце и взяла в руки вилку. Столовый прибор мелко подергивался в моих дрожащих пальцах, но я лишь поджала губы и вслед за Макаром стала поглощать изумительного вкуса омлет, заедая румяной булочкой. Пока мы питались, мужчина ни разу не спустил с меня глаз, изучая, оглядывая и смущая все время. Как я не подавилась, только удача знает.
Когда с едой было покончено, Макар налил мне и себе в маленькие чашечки темно-коричневый, почти черный напиток. В нос сразу ударил незнакомый аромат, такого ни разу не ощущала еще.
— Что это? — спросила я заворожено, разглядывая бежевую пену, покрывающую напиток сверху.
— Ты разве не пробовала ни разу? — в голосе Макара прозвучало удивление.
— Нет, даже запах мне не знаком, — призналась честно, боясь даже руку протянуть к незнакомому питью.
— Это кофе, девица, — хмыкнул мужчина с наслаждением отпивая из своей чашки, — за морем его очень уважают. Попробуй, тебе понравится.
Я несмело взяла в руки чашку, расписанную завитками и цветами, и пригубила. Тут же поморщилась — обожгла нёбо и язык. Поставила чашку обратно, чтобы не разлить заморский напиток, и приоткрыв рот, замахала руками.
— Осторожнее, — хмыкнул Макар, и тут же протянул ко мне руку.
Я так и замерла с открытым ртом, а он уверенно провел прохладными пальцами по моим губам и погрузил их в мой рот. От шока я даже не успела смутиться. Легко прошелся по обожженному языку и нёбу, спустился до подбородка, а оттуда по шее до ключиц.
— Такая нежная, — прошептал он волнующе, — грех не попробовать.
Я онемела и глупо хлопала ресницами, внизу живота расползлось покалывающее тепло, а ноги свело легкой судорогой. К щекам прилил жар, дыхание затруднилось, а сердце и вовсе билось так, что грозило продырявить грудную клетку.
Он так приблизил свое лицо к моему, что я ощущала его дыхание на своих щеках, а глаза его гипнотизировали, подавляли волю. Невольно опустила взгляд на его приоткрытые губы, захотелось попробовать их на вкус отчего-то, узнать, колется ли его щетина.
Только я не успела осуществить свои планы, как скрипнула входная дверь. Я вздрогнула и отстранилась, нарушая сокровенность момента. Макар тут же нахмурился и обернулся на нарушителя спокойствия.
— Прости, хозяин, — откашлялся песец, правда, в его голосе чувство вины не послышалось, — но дело срочное.
Макар порывисто поднялся на ноги и молчаливо пошел к выходу. У самой двери бросил:
— Одежду тебе Никодим покажет, где найти, и, будь готова, когда я освобожусь, мы продолжим то, на чем закончили.
Я сползла на пол желеобразной лужицей и прикрыла лицо ладонями, когда дверь громко хлопнула, закрывшись. Какая же я бесстыдница, даже мысли не допустила, что неправильно себя веду. Если Макар меня отпустит, пойду в сестринский приют, грехи отрабатывать, да Белому богу молитвы возносить.
* * *
Пришла в себя я не сразу, стыд и смущение настолько мной завладели, что я сидела на полу, сжавшись в комочек, прикрывала пылающее лицо и старалась не думать насколько я бесстыдна. Осознание того, что обожженный рот больше не болит тоже заставило себя ждать. Значит, он мне помог? Но зачем? Не такая уж и серьезная травма.
От воспоминаний успокоившееся сердце снова стало колотиться в грудной клетке, но я поджала губы и встала с пола. Теперь ведь должен прийти Никодим? Не могу же я все время в полотенце разгуливать. Заставила себя дойти до ванной и ополоснула лицо холодной водой, присмотрелась к своему отражению: щеки пылали румянцем, а глаза загадочно горели, рот приоткрыт, а губы будто припухли.
Никогда еще себя так пристально не рассматривала, почему-то захотелось пригладить волосы, хоть они и не выбились из косы, да подвести глаза, как Марфа баловалась временами. Я помотала головой и присела на край ванной. Какие мне подводки для глаз? Я же не умею косметикой пользоваться вовсе.
— Асенька? — раздался из комнаты голос Никодима, — ты тут?
— Да, — я подскочила и поспешила покинуть ванную.
Посох парил в самом центре комнаты и будто оглядывался, с его бедной мимикой сказать точно оказалось сложно. Он, завидев меня, подскочил и подлетел ближе, оглядел со всех сторон, хмыкнул и сообщил:
— С одежкой на тебя будет сложно.
— Почему? — удивилась я, продолжая прижимать полотенце к груди, будто посоху
