Пепел чужих костров - Дмитрий Панасенко

— Поселки. — Кашлянул Эддард, но словно на стену натолкнувшись на холодный взгляд старика поспешно отвернулся. — Извините.

— Мы предупреждали их. Пытались объяснить, почему нельзя двигать камни и рубить священные дубы. Но они ответили бранью и стрелами. Позвали солдат. И мы ушли. Это было ошибкой. — Горестно покачав головой, шаман уставился на молча слушающую дикарку невидящим взглядом. — Камни сдвигали и переворачивали, рощи жгли, чтобы освободить места под пашни. Наши предки постарались на славу. Защита держалась много лет. Но в конце концов не выдержала. Зимой у нас начали пропадать дети и женщины. Охотники собрали облаву, и нашли тела. Ты здесь не просто так, и думаю, ты знаешь, что с ними делали. Их пытали, и смерть их была страшна. Laan'derev. Измененные иной стороной. Они любят боль и страх. Она дает им силы. Урочище прорвалось словно перезревший гнойник на старушечьей заднице. И исторгло из себя бесову уйму измененных. Леса просто кишат ими. Несколько кланов собрались и попытались справится сами. Собрали охотников. Выследили и убили большинство бродячих. Но laan'derev, не долго бродят в одиночку. Рано или поздно они сбиваются в стаи, роют норы, устраивают гнездовья. А вот стаи то мы и не нашли. Узнали о ее существовании только когда потеряли сразу несколько семей. Теперь я знаю, как это происходило. Они переходили через границу наших и имперских земель. Кочевали туда-сюда, то нападая на ваши, — пожевав губами, старик усмехнулся, — поселки, то вырезая наши кланы. Нас подвела разрозненность и малочисленность. Дюжина семей погибла, прежде чем мы об этом узнали. И даже тогда, совет вождей не захотел признавать проблему. Испугались, что собери мы людей, южане посчитают это нападением на свои земли и снова начнут жечь лес и устраивать большие облавы. Что легионы загонят нас еще глубже в чащу, к самой границе, туда, где ветра и стужа настолько злы, что мы захиреем и вымрем за пару лет. Так что пришлось делать все самому. — Коротко хохотнув, старик снова принялся теребить волосы на лице. — Как в дни своей молодости… Плевать в сытые рожи вождей, созывать воинов, платить залог их женам и детям, искать, выслеживать, дожидаться правильного момента…

— Здесь нет стаи. — Пара смешанных, не больше. — Покачала головой горянка.

— О да. — Оскал старика был страшен. — Они очень постарались замести следы. И у них это получилось. Когда я все-таки их нашел…

— Ты потерпел неудачу. — Голос дикарки был холоден как лед. — Потерял половину пошедших за тобой, и как говорят мне духи большую часть своей силы.

Над дорогой повисла тяжелая давящая тишина.

— Да, дочь гор. — Наконец выдохнул старик. — Правда колет мне сердце терновой колючкой, и боги свидетели я бы с радостью выдрал тебе за эти слова язык, но правда от этого не изменится. Я чувствовал ритм, чувствовал биение сил. Словно когтями по хребту. Знал, что в стае есть колдун. Но рассчитывал, что это лишь дикий laan'druze, не владеющий силой, а ее раб. Но я ошибся. Первый раз, когда решил напасть ночью. Не дав своим людям отдохнуть, не совершив нужных ритуалов и не позвав нужных духов. Их часовые не должны были стоять так часто, не должны были услышать, не должны были поднять тревогу. Но стояли, услышали и подняли. И против меня был не один одержанный дикими ветрами, а трое владеющих. Черный огонь, и алчущая тьма. Вот что нас встретило. Я убил двоих из них. Потерял половину привязанных духов, вычерпал свой колодец почти до дна, но вырвал из них жизнь и тот сгусток мерзости, что у них вместо души. Отправил их обратно в колесо. Воины, — кивнув в сторону хмуро молчаливо, стискивающих топоры и копья мужчин, шаман покачал головой, — сделали все что смогли. Но последний оказался сильнее и хитрее прочих. Обманул меня, навел морок и увел уцелевших. Разделил выживших и отправил их на юг. Я совершил ошибку. Помедлил. Вместо того, чтобы нагнать их врачевал раненных и провожал умерших на пути к вересковым долинам. И лишь потом разрешил пойти по следам. А теперь я стыжусь. Южанка, годящаяся мне в правнучки, сумела больше, чем я и четыре по десять воинов. Мы убили тридцать и три, она пять дюжин, laan'derev. И дала отпор владеющему силой. Теперь от laan'azave, стаи, осталось не больше трети. И они бегут. Уходят к glaa'zev. Если они скроются там. Если их не добить, уже этой зимой их станет больше. Много больше. Они станут умнее. И эта земля познает кровавый пир. А теперь я спрашиваю тебя. Я помню, как ты билась и на моей стороне и против. Я знаю, что между нами много чего осталось недосказанным и нерешенным. Я вижу на тебе кровь своих друзей и врагов. Я чувствую на тебе свежую смерть. Недавно ты убила laan'derev. Стоящие за твоей спиной духи шепчут, что он был большим как дом, а ты справилась с ним, прежде чем сердце успело бы ударить трижды. И даже не будила свою тень. Дети гор, обычно упрямые и крепкие как камни. А ты… Ты соткана из смерти… Мне бы пригодился такой воин. Я знаю. Наши народы редко жили в мире. Мы убивали друг друга с тех пор как стоят эти леса. У нас полно личных обид и претензий. И встреться мы в иных обстоятельствах, на камни лилась бы кровь, а не мед. Но сейчас я спрашиваю тебя. Сможем ли мы забыть о распрях Ничья Дочь? Пойдешь ли ты со мной?

Взгляд дикарки снова скользнул по группе пиктов.

— Я не люблю это имя, шаман. — Произнесла наконец.

— Но так тебя звали. — Медленно кивнув, старик усмехнулся. — Тогда ты была моложе. И лизала пятки Рогатого Топора. И слыша это имя бывалые воины ссались в штаны как малые дети.

Плечи великанши напряглись. — Считаешь, меня предательницей?

— Считаю, что судьба иногда запутанна и часто ведет не туда, куда нам хочется. — Покачал головой шаман.

— Где барон? — Сухо бросила горянка.

— Ба'арон? — Нахмурился старик. — Здесь не было южанских вождей, девочка.

— Бледный, худой, мелкий. С волосами как шерсть у овечки. Когда открывает рот, хочется заткнуть его камнем. — Пояснила великанша.

Раздув ноздри шаман несколько раз втянул воздух словно берущий след пес и понимающе улыбнулся.

— Молодая душа. Много гнева, лжи, страха, жажды власти… и, седые брови старика сдвинулись к переносице… —