Пепел чужих костров - Дмитрий Панасенко

— Почему ты спрашиваешь? — Прошептал Абеляр и перевалившись на колени сбросил со спины тяжело брякнувший колчан.

— У меня давно не было мужчины. Как-то… Не складывалось последнее время. А барон… он слишком… барон. Духи говорят, до того, как сюда выйдет стая, пройдет еще треть свечи. — С обескураживающей простотой заявила дикарка. Что-то глухо брякнуло и тяжелая шерстяная ткань упала на стремительно покрывающуюся инеем траву. — Не бойся. Деток не будет. Я ведь чистокровная.

— Здесь? Сейчас? Посреди леса и на глазах двух десятков других людей? — Невольно сорвавшимся голосом выдавил из себя Эддард. Теперь настал его черед отводить взгляд. — Мы знакомы всего лишь день. Я так… Извини, Сив. Я так не могу. Ты очень красивая, но… я просто не могу.

— Сегодня будет бой. — Неожиданно горячая, обжигающая даже через дорожную куртку, ладонь горянки опустилась на его плечо. Над кожей великанши клубился пар. Поблескивающие в полумраке глаза казалось блестели от слез. — Удача капризна, южанин. Никто не знает, будет ли у нас еще шанс. Здесь, на севере холодно. Всегда холодно. А сейчас можем подарить друг другу немного… тепла.

— Я… Нет, Сив. — Отодвинувшись от дикарки, Эддард принялся с преувеличенным вниманием разглядывать свое оружие. Тяжелые, небрежно выструганные из ствола молодого ясеня плечи, отсутствующая полка. Обмотанная пропитанными рыбьим клеем тряпками рукоять, волосяная, поблескивающая в стремительно тающем закатном свете остатками воска тетива. Это ничем не напоминало то изящное, склеенное из рога, кожи и дерева изделие из которого он стрелял в молодости. Что же стоит надеяться, и такое непривычное оружие его не подведет… — Ты… Очень привлекательна, но как я сказал я так просто не могу. Я не монах и далеко не праведник, но мы почти друг друга не знаем. Да даже если бы это и было не так, после всего этого сумасшедшего дня, после этой клятой погони, после бега по холмам…

Мягко сжимающая плечо ладонь исчезла. В полумраке раздалось шуршание пледа, какое-то позвякивание, скрип затягиваемых ремней.

— Наверное, ты прав, книгочей. А я глупая. Только что говорила, какие вы южане слабые и как любите прикрывать свою слабость умными словами и дурацкими обычаями. Прятаться за ними как за щитом. И тут же про это забыла. — Сверкнув ледяными, холодными как нависающие над лесом горы глазами, великанша распрямившись закинула на плечо молот, и покачав головой указала рукой в сторону распадка. — Помни. Бердеф, хитрый как лис. Он умнее чем может показатся. И далеко не так добр как выглядит. Отправил нас сюда, якобы замкнуть круг. Но на самом деле хочет использовать как приманку. Когда они поймут, что ты здесь один, они попрут на тебя и откроют спину стрелкам на той стороне. Я постараюсь вернуться быстро. Если не обгадишься от страха и не побежишь — выживешь. Тварям потребуется время, чтобы подняться. Целься им в лицо и шею. В колчане три дюжины стрел. Если сумеешь потратить хоть треть не зазря, у нас еще будет шанс узнать друг друга ближе. И вернутся к этому разговору. Может быть. — Тень скрывала лицо, но Эддард был готов поклясться, что губы горянки сложились в насмешливую ухмылку.

— Ты уходишь?

— Кому то надо разобраться с их разведчиками. — Качнувшись на пятках, дикарка развернувшись к Эддарду спиной растворилась в тенях.

— Бесы. — Выдохнув, Абеляр некоторое время понаблюдал за стремительно растворяющимся в воздухе облачке пара и покачав головой подтянул к себе лук. — Бесы. Повторил он еле слышно.

* * *

Преисподняя. Он умер и попал в ад. Ту самую геенну, которой священники грозят всякому, кто не посещает службы или платит храму слишком маленькие пожертвования. Это был, ад. По-другому и быть не могло.

С того момента, как его грубо вздернули на ноги и поволокли прочь от фургона, мир превратился в черно-багровую круговерть. Демонический вертеп оскаленных рыл, злого острого железа и боли. Калейдоскоп ужаса и мрака. Лицо мерзости. Слабо булькнув, Август выдавил через образовавшуюся на месте передних зубов кровавую брешь, бело-желтый, отвратительно пахнущий сгусток и содрогнулся от терзающих смятое горло спазмов. Визжащая похрюкивающая карусель острых копыт, скребущих когтей, свиных рыл, и твердых как гвозди пальцев откликнулась грубым рывком тянущей его куда-то во тьму, жесткой как медная проволока веревки. Очередной, торчащий из влажной, покрытой прелыми листьями и сосновыми иглицами, земли, камень впился в бедро, вырвал из его спины кусок кожи, и растворился в тенях. Август даже не дернулся. Эта боль была подобна капле в океане. Океане, который, непостижимым образом, его тело вместило в себя целиком. Твари бежали. Торопились. Их было не меньше сотни. Чудовищ из древних легенд. Одним своим видом опровергавших, казалось все законы этого мироздания. Визжащих рычащих, исторгающих невыразимую вонь, щелкающих острозубыми пастями, сталкивающихся, дерущихся, путающихся в собственных ногах крыльях и лапах. Они бежали. Но это не мешало им… Не мешало… Чувствуя как слезы заливают глаза юноша издал полузадушенный писк. Они рвали его прямо на ходу. Толкали, пихали, кричали в лицо, плевали и гадили на него, глумились над ним, утаскивая куда-то в одном им известном направлении. По звериным тропам, по оврагам, по зарослям терновника, по пригоркам и оврагам. Мимо полей и засек, в самую казалось глубь недобро смотрящей вслед чащи. И каждая его задержка, каждое мгновение промедления оборачивалось болью. Ржавые, иззубренные, сделанные из обломков лемехов и кос, ножи не сколько резали, сколько рвали кожу, протыкали мышцы, со скрипом проходили по костям, каким-то непостижимым образом избегая крупных жил. Тогда он боялся. Боялся, что очередной тычок острием, войдет чуть глубже и он просто истечет кровью, что грязное копыто слишком сильно ударив по голове, расколет ему череп, что попавшие в раны лесная грязь, слюна и моча смешанных вызовут смертную лихорадку. И потому он бежал. Бежал, отдавая все силы на то, чтобы не споткнутся и не навлечь на себя новую порцию побоев и издевательств. А когда его ноги, не выдержав сумасшедшей гонки, отказались сделать еще шаг, его просто потащили. Потянули за собой, сначала за волосы, не обращая никакого внимания ни на его крики, ни на то, как трещит его скальп, что он задыхается от боли, что острые камни, сучья и ветки превращают в лохмотья сначала его одежду, а потом кожу. А потом, видимо сочтя такой способ транспортировки не слишком удобным, затянув петлю на шее, словно он висельник.