Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов

В его голосе, в его взгляде было столько уверенности и мрачной решимости, что Коростылев не стал медлить. Ему не нужно было отдавать приказов – единый разум, связывающий монстров, уже передал его повеление кошмарным слугам. Твари резко остановились буквально в шаге от Беккера. Профессор испуганно отпрянул и плюхнулся наземь, но фонарь из рук не выпустил. Корсаков же удовлетворенно ухмыльнулся и медленно поднялся, брезгливо откинув носком сапога отсеченный кончик щупальца.

– Объяснись, – прошипел Коростылев, по-прежнему скрываясь за корчащимся от боли камердинером.

Корсаков, однако, обратился не к нему, а к Постольскому, который успел достать из кобуры револьвер вместо утраченного карабина:

– Павел, будь так добр, не делай резких движений и, главное, не пытайся стрелять.

После такого заявления Постольский пораженно уставился. Даже на искаженном болью лице Федора отразилось удивление. А вот Беккер, в отличие от них, только удовлетворенно кивнул.

– Вы же сами сказали, – продолжил Владимир, повернувшись к Коростылеву. – Легковоспламеняющийся метан, который скапливается в замкнутых пространствах, может вызывать легкую эйфорию и головокружение. Не знаю, как у вас, господа, а у меня лично голова немножечко кружится. Кстати, симптомы интоксикации очень напоминают те, что выявил уважаемый Вильям Янович в ходе вивисекции одного из ваших собратьев.

Он покосился в сторону профессора и уточнил:

– Вильям Янович, вы не успели проверить выделяемый цветком газ на воспламеняемость?

– Увы, – ответил Беккер, нервно косясь на застывших перед ним существ. – Хотя… Марфа говорила, что огонек на кухне полыхнул, когда чудовище закричало…

– Если выдыхаемые вашими слугами… А их здесь, как я погляжу, достаточно… Так вот, если выдыхаемые вашими слугами пары так же горючи, как метан, то одного выстрела будет достаточно, чтобы выжечь к чертям весь этот грот, – задумчиво констатировал Корсаков. – Я могу ошибаться, конечно, и ничего не произойдет. Вы прикажете своим зверушкам на нас напасть. Мы успеем пальнуть пару раз, прежде чем они разорвут нас на клочки. Но проверить это мы сможем только опытным путем. Allez-vous tester votre chance?[24]

Владимир вновь усмехнулся – настолько абсурдной показалась сейчас эта сцена, где он, стоящий в подземном гроте и окруженный тварями из чужого мира, общается с их предводителем на французском. Он отдавал себе отчет, что непрошеное веселье связано с выдыхаемым тварями газом, и опасность отнюдь не миновала. А потому палец Владимир держал на спусковом крючке револьвера, и курок был уже взведен.

Коростылев молчал. Его создания продолжали стоять. В их позах читалось необузданное желание рвануться вперед и сожрать Беккера, который застыл на расстоянии вытянутой руки от них, но они не смели ослушаться вожака. Корсаков скользнул по тварям взглядом. Все они выглядели одинаково гротескно, но каждая при этом отличалась от своих соседей. Какие-то напоминали описанных Коростылевым полузмей-полурастений с крокодильими пастями. Другие смахивали на помесь рептилий и приматов, но с огромными костяными наростами вместо рук, которыми, видимо, и рыли тоннели под землей. Третьи были похожи на зубастых сухопутных осьминогов. Четвертые – на ползучие розы с челюстями среди бутонов. Будь Владимир поэтом (и если бы ситуация к тому располагала), он сказал бы, что создания были омерзительно прекрасны.

– Вильям Янович, Павел, вернитесь, пожалуйста, к Наталье, – спокойно попросил он, не спуская взгляда с Коростылева.

– Стоять! – прошипел тот. – Ей ничего не угрожает. В отличие от вас.

– Нет уж, простите, у нас с вами пат, как говорят шахматисты, пока вы не решитесь чего-нибудь предпринять, – лениво взмахнул револьвером Корсаков. – К тому же, как видите, мы никуда не бежим. Нападать будете? – заботливо уточнил он. – Нет? Хорошо. Вильям Янович, Павел, будьте любезны.

Беккер и Постольский, ежесекундно оглядываясь то на Коростылева, то на тварей, отошли обратно к Наталье. Напряжение повисло в воздухе тонкой, натянутой до упора струной, готовой лопнуть в любой момент. Лишь Корсаков выглядел так, словно получает от происходящего удовольствие. И Павел, борясь с головокружением от газа, очень надеялся, что у его друга есть в запасе какой-то план, ради исполнения которого Владимир тянет время. Или блефует. Вот только если этот блеф вскроется, расстанутся они не с деньгами, а с жизнью.

– Позвольте вопрос? – тем временем продолжал Корсаков. – Вы же Никита? Пропавший в детстве брат? Вы поразительно успешно маскировались под человека. И я сейчас не про внешность говорю, а сужу по тому, как вы общались с нами. Как вам удалось так умело имитировать брата, если все эти годы, судя по всему, провели в мире, столь отличном от нашего?

– Вы сами все знаете, – ответил Коростылев. – Я почувствовал это, когда мы соприкоснулись. Вы видели мир моими глазами. А значит, ответ вам известен.

– Единый разум? – задумчиво уточнил Корсаков.

– Да. – Говоря это, Коростылев выступил из-за Федора, продолжая сжимать камердинера своим ужасным щупальцем. Его ноги тоже исчезли. Их место занял пучок корней, похожих на те, что были у цветка, найденного Владимиром и Вильямом Яновичем. Корни шевелились и поразительно шустро переносили его по полу пещеры. Шея сузилась и вытянулась. Волосы сползли с влажной деформированной головы. Единственным сходством, что все еще роднило существо с человеком, оставалось лицо.

– Но почему же тогда Николай не чувствовал, что происходит с вами?

– О, он чувствовал, просто не всегда мог это понять. У вас говорят, что между близнецами существует незримая связь. С самого детства мы слышали друг друга, даже когда не говорили вслух. Читали мысли. Чувствовали друг друга на расстоянии. Лишь оказавшись в ином мире, я понял, что этот дар оставили нам они. Наши предки. Наши хозяева. Те, кто ждет за порогом. В тот день, когда я услышал зов озера и откликнулся на него, меня забрали в иной мир. Тот, откуда появился первый из нашего рода, много сотен лет назад. И, оказавшись в ином мире, я сам стал иным. Я переродился. Стал сильнее. Стал больше, чем просто человеком. Поэтому я видел, слышал и чувствовал все то, что чувствовал Николай, в то время как он сам вновь открыл нашу связь, лишь когда я вернулся и оказался совсем близко.

– Значит, все, что вы говорили нам, притворяясь Николаем, было правдой?

– Практически, – пожал плечами Коростылев. Учитывая, во что превратились его конечности, этот обыкновенный человеческий жест приобрел абсолютно чуждый, пугающий оттенок. – Я понимал, что вы подошли слишком близко к разгадке. Как обмануть такого человека? Только сказав правду. Николай действительно винил и ненавидел себя за произошедшее. Но я всегда ненавидел его больше. Пока я висел там, в чужом мире… пока я менялся… пока из меня по капле вытравливали все человеческое… он наслаждался той жизнью, которой должен был делиться со