Война в раю - Стивен Рэй Лоухед

Когда я учил язык в университете, я встречал множество старых словоформ, и они мало изменились. А почему бы и нет? Барды древней Британии всегда утверждали, что их язык имеет потустороннее происхождение. Большинство учёных совершенно не принимают во внимание эти легенды, считая их бессмысленным хвастовством убогого племени, за неимением лучшего хвастающегося божественными предками. Услышав, как говорит Тегид, у меня лично пропали все сомнения. Родная речь Альбиона была изощренной, бесконечно выразительной и богатой красками, звуками и движением. Я то и дело узнавал корни современного гэльского языка.

Нам с Тегидом никто не мешал, так что я с головой погрузился в его уроки. Я пытался уловить в речи учителя корневые слоги, образующие язык, понять чередование гласных с неуловимыми согласными. К его чести, он никогда не смеялся над моими ошибками, а терпеливо поправлял каждую и обязательно хвалил каждый даже самый маленький успех. Он придумывал для нас игры в слова и притворялся глухим всякий раз, когда я от усталости и разочарования переходил на английский. Он действительно хотел показать мне ошеломляющие тонкости речи, а не просто изрекал слова или фразы. И как только я закреплялся на одной ступеньке, Тегид тут же перешел к более высоким и сложным формам.

Под таким творческим руководством я довольно быстро начал осваивать Моддион-о-Гайр — Пути Слова, как называли это барды. По мере продвижения в лингвистике я стал яснее видеть окружающий мир. Я знаю, это звучит странно, но чем большим количеством слов я располагал, тем лучше мог формулировать мысли, тем ярче они становились. Осознание углублялось, сознание обострялось.

Я думаю, это связано с самим языком: в нем не было мертвых слов. Мне так и не попались слова, пострадавшие от невежественного использования полуграмотных средств массовой информации или содержание которых было утеряно в результате грубого неправильного употребления; ни одно слово не потеряло смысла из-за чрезмерного употребления или не обесценилось из-за бюрократической двусмысленности. Язык Альбиона был поэтическим, образным, содержащем ритм и правильные звуки. Когда слова произносились, они трогали сердце и голову: они говорили с душой. В устах барда история стала поразительным откровением, песня — чудом чарующей красоты.

Три недели мы с Тегидом провели в пути — я называю их неделями, хотя у бардов другой счет — три недели я жил и дышал языком Альбиона: ночью у костра, когда мы разбивали лагерь, в седле, когда мы ехали вдоль холодных ручьев, во время неспешных бесед на вершинах холмов, где мы останавливались поесть или отдохнуть. К тому времени, как мы добрались до Ффима Ффаллера, я говорил как кельт, хотя пока не отваживался строить длинные предложения.

Я многое узнал о новом мире. Альбион и здесь был островом, занимавшим примерно то же место в своем мире, что и Великобритания в реальном мире. Тегид набросал карту прямо на песке, чтобы объяснить, куда мы идем. Сходств было много, но главная разница заключалась в размерах: Альбион во много раз превосходил Британию, оставшуюся где-то позади. Даже если судить по пройденному нами расстоянию, Альбион был огромен; и земля, и мир, где располагалась страна, были куда обширнее, чем я мог себе представить.

Я многое узнал о фауне и флоре здешнего мира; Тегид оказался настоящим кладезем информации. Ничто не ускользало от его внимания — ни в небе, ни на земле. Ни одна деталь не казалась ему мелкой и незначащей, ни одно событие не было настолько тривиальным, чтобы не могло послужить учебным пособием. Мой спутник был неутомим.

Тем не менее, каким бы способным учителем он ни был, Тегид не проявил никакого интереса ни к тому, откуда я родом, ни к тому, как я оказался при дворе Мелдрона Маура. Он вообще не задал ни одного вопроса о моем собственном мире. Поначалу это показалось мне странным. Но со временем я испытал к нему благодарность за подобное безразличие. Я все реже думал о реальном мире. Иногда я целыми днями ни разу не вспоминал о нем, и чувствовал себя только свободней без этих воспоминаний.

От Тегида я узнал много нового об Альбионе — больше, чем мог бы узнать за годы самостоятельных расспросов. Естественно, кое-что я узнал и о своем спутнике.

Тегид Татал ап Талариант был бардом и сыном барда. Смуглый красавец, с глазами цвета горного сланца, твердым подбородком и широким выразительным ртом, он напоминал задумчивого поэта, каким мог бы изобразить его художник. Благородство происхождения сквозило в каждой линии его крепкого тела. Родился он в южном племени, где из поколения в поколение рождались барды для королей Ллид. В его обществе я особенно остро осознавал свою убогость: таким красивым людям я, должно быть, представлялся очень некрасивым — со своей простонародной физиономией и худощавым телом. Тегид по меркам Альбиона был еще молодым человеком, но уже состоял в ранге Бреона, а это всего лишь на три ступени ниже Главного Барда. Бреон обязан понимать все тонкости отношений племенной жизни — от правил, регулирующих выбор короля и порядка старшинства в суде, до последних земельных ссор между фермерами и количества коров, которыми следует возмещать ущерб обманутому мужу. Когда он станет авторитетом в государственных и частных вопросах, ему присвоят ранг Гвиддона, а затем Дервидда.

Ранги в сообществе бардов оказались довольно сложными, их роли четко определились на протяжении веков, следуя неизменной традиции. Кандидат начинал с мабиноги, делившегося на две части, Каганога и Купанога, и продвигался вверх по ступеням: Филид, Бреон, Гвиддон, Дервидд и, наконец, Пандервидд, Главный Бард, которого иногда называют Главой песни. На вершине иерархии стоял Глава вождей, Фантарх. Его выбирали сами барды, чтобы он правил всеми бардами Альбиона.

По словам Тегида, Фантарх неведомым образом защищал Остров Могучего. У меня в сознании нарисовалась картинка: Фантарх держит на плечах все царства Альбиона. Конечно, это был поэтический образ, но кто знает?..

Всю первую неделю у меня болела задница, путешествие изрядно измотало меня. Однако к концу второй недели я уже бодро разговаривал со своей лошадью и с оптимизмом смотрел на шансы привыкания к такому способу передвижения. Когда пришло время сменить лошадей на корабельную койку, я искренне жалел.

Однажды днем, ближе к концу третьей недели, мы оказались на вершине скалистого мыса на западном побережье, и Тегид указал на поселение далеко внизу, в туманной долине. Морской залив с двух сторон подпирали высокие мысы, оберегая бухту от ветров. Здешний порт обслуживало небольшое поселение.