Башни Латераны 2 - Виталий Хонихоев

Вардоса виднелась вдали — серые стены, башни, силуэт на фоне темнеющего неба. Ворота закрылись, массивная решётка опустилась с глухим лязгом металла о камень. Город остался там, за стенами, а он — здесь, снаружи.

Лео опустился на колени прямо посреди дороги. Руки уперлись в холодную землю, пальцы впились в грязь. Дышал часто, рвано, словно только что пробежал несколько миль без остановки. Лёгкие горели, в груди давило, сердце колотилось так сильно, что было больно.

Он выбрался. Каким-то чудом, по глупой случайности — но выбрался. Стражники не схватили его, не потащили обратно в город, не заковали в кандалы. Пока не схватили.

Лео поднял голову, посмотрел на дорогу впереди. Она уходила вдаль, петляла между полей, терялась в сумерках. Куда она ведёт — он не знал. Просто шёл, бежал, лишь бы подальше от города, от стражников, от того переулка с телом, которое он оставил там, в темноте.

Ноги всё ещё дрожали. Он попытался встать, но колени подкосились, и пришлось снова опереться на руки. Сидел так, тяжело дыша, глядя на свои ладони — грязные, в земле, но под грязью всё ещё проступала кровь. Тёмная, въевшаяся в кожу. Чужая кровь, которую он больше не мог смыть.

Лео моргнул и вернулся в настоящее.

Сарай. Луна в провале крыши. Ветер свистит в руинах, выдувая остатки тепла из-под плаща.

Как он дошёл сюда — не помнил толком. Провал между дорогой и этим сараем, время стёрлось, оставив только пустоту и смутное ощущение, что он долго шёл, спотыкался, падал и поднимался снова.

Он посмотрел на свои руки. Кровь всё ещё там, въевшаяся в складки кожи, под ногти. Сколько он ни тёр её, она не исчезала. Может быть, она уже никогда не исчезнет, останется там навсегда, напоминанием о том, что он сделал.

Только тишина, холод и лицо стражника, которое никак не хотело исчезнуть из памяти.

Лео не помнил, сколько просидел в том сарае. Час? Два? Больше? Луна сместилась по небу, свет изменился, стал более резким, холодным. Тело затекло, замёрзло. Зубы стучали. Пальцы онемели.

Надо двигаться. Иначе замёрзнет здесь.

Он заставил себя пошевелиться — сперва пальцами, потом руками. Попытался встать. Ноги не слушались, подкашивались, словно чужие. Оперся о стену, вышел из сарая. Ночь встретила его прохладой, весна была совсем ранней, по ночам было холодно. Ветер задул под плащ, заставил поёжиться. Лео огляделся. Поля вокруг — пустые, тёмные. Дорога — серая лента, уходящая вдаль. Звёзды над головой.

Куда идти?

Мысли ворочались медленно, с трудом. Мельница. Тави. Он велел ей ждать на мельнице. Телега там. Алисия. Он совсем забыл о ней, пока сидел в сарае, пока сидел тут. Надо идти к ней.

Лео двинулся по дороге, спотыкаясь на каждом камне, едва держась на ногах. Тело не слушалось, двигалось автоматически. Ноги несли сами, по памяти. Он не думал — просто шёл, шаг за шагом, глядя под ноги.

Мельница показалась впереди — почерневший силуэт на фоне ночного неба. Сгоревшая, наполовину разрушенная, но стены ещё держались. Телега — рядом.

Лео ускорил шаг, почти побежал последние метры. Добрался до мельницы, оперся о стену, тяжело дыша.

— Тави? — позвал он хрипло.

Молчание.

— Тави, ты здесь?

Он обошёл мельницу, заглянул внутрь через провал в стене.

Она сидела там, на полу, прислонившись спиной к обгоревшей балке. Просто сидела. Смотрела в одну точку — в стену напротив, или в пустоту, не разобрать. Руки лежали на коленях, неподвижные. Лицо пустое, отсутствующее.

— Тави, — повторил Лео.

Она не шевельнулась, даже не моргнула, продолжала сидеть и смотреть в пустоту.

Он подошёл ближе, присел перед ней на корточки.

— Тави. Это я. Я вернулся.

Она медленно перевела взгляд на него. В глазах мелькнула тень досады, мелькнула и исчезла.

— Хозяин, — сказала она тихо, ровным, бесцветным голосом. — Вы вернулись.

— Да. Вернулся.

— Жаль.

Он вздохнул и сел рядом, на потрескавшуюся от старости потемневшую доску. У него не было никакого желания разбираться с проблемами Тави, с ее вечным стремлением к собственной смерти по правилам ее веры. Да она хотела бы заморить себя голодом и жаждой, просто сидя тут и смотря в пустоту. И, наверное, в обычный день он бы снова стал говорить с ней, рассказывая о том, что жизнь прекрасна и не стоит выбрасывать дар божий в окно. Но не сегодня.

Сегодня ему было не до того. Он закрыл глаза, откинулся назад, на стену мельницы и задумался.

Дорога в Вардосу ему теперь была заказана. Если его не схватит инквизиция… а есть основания предполагать, что отряды инквизиторов уйдут из города вместе с войском Освальда, но даже если они уйдут, то его все равно будут разыскивать — из-за мертвого стражника. Кроме того — Мессера, Максимилиана, Густава и Рудольфа загребла Тайная Канцелярия… по крайней мере Максимилиана так точно.

Он вздохнул. Надеюсь, с семьей все в порядке, подумал он, надеюсь у отца и матушки хватит ума сразу же отречься от него и придать анафеме, сказав, что они всегда в нем что-то худое подозревали и что жили дурно и что короля он поносил и что давно надо было его под стражу взять. При этой мысли у него засосало под ложечкой. Не такие они люди, отец может и промолчит, но кулак стиснет, а уж матушка и вовсе станет за него заступаться… а это им может боком выйти. Еще привлекут как сообщников.

Он стиснул зубы. Что делать? Раньше рядом с ним всегда кто-то был, всегда кто-то подсказывал что и как делать. Курт, Элеонора, Мессер, а до этого — отец и матушка. Но сейчас он остался совсем один… с Тави. А от нее толку не было никакого, сплошная обуза.

Он встал, подошел к телеге, раскидал сено, приподнял доски двойного дна и уставился на лежащую там Алисию. Ее лицо в свете полной луны казалось таким спокойным и умиротворенным, что на секунду он забыл, что она мертва… казалось, что она вот-вот вздохнет и откроет глаза.

Он поставил доски на место. Обыскал всю телегу. У него было двадцать серебряных монет в кошельке, кинжал, плащ, рубаха, штаны, ботинки и Тави. Все.

Эпилог

Гаррет устал. Ноги гудели, спина ныла, в желудке урчало — последний раз