Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов

Бриганти вновь одарил его полуулыбкой. Владимир прекрасно понимал, что кардинал вполне мог оказаться среди сотни гостей, скрытый под маской, но промолчал.

– Как вы понимаете, эти события вызвали у меня некоторое беспокойство, – мягко продолжил Бриганти. – Как и реакция на них со стороны ваших старейшин.

– Интересно почему?

– Потому, что я согласен с вашими доводами, – ответил кардинал. – И отказ старейшин вас выслушать показался мне довольно подозрительным. Боюсь, что в доме Лоредана вам могла угрожать опасность, останься вы там надолго. Ваши друзья очень вовремя помогли вам исчезнуть.

– Какие друзья? – изобразил удивление Владимир.

– Бонавита, – ответил кардинал, не обратив на ужимки Корсакова ни малейшего внимания. – Мои люди видели их отплывающими от дворца и с тех пор присматривали за вами и синьориной Франческой. Дело в том, что я тоже намеревался поспособствовать вашему освобождению, но меня опередили.

На этот раз удивление Владимира было самым что ни на есть подлинным.

– Так даже лучше, – добавил Бриганти. – Согласно договору между вашими старейшинами и Святым Престолом я не имею права вмешиваться.

– Но ваши люди спасли меня от Вильбуа…

– Вы бы и сами нашли способ спастись, они лишь немного ускорили события, – отмахнулся Бриганти. – А что до нашего разговора, то в нем нет ничего предосудительного. Кстати, вы не задумывались, по какому принципу выбирались жертвы проклятия?

– Задумывался, – уклончиво ответил Корсаков.

– Но, очевидно, не пришли к определенным выводам. Что ж, может быть, оно и к лучшему. Некоторые знания могут быть опаснее любого оружия…

Последнее предложение он произнес совсем другим голосом, глядя Корсакову прямо в глаза. Владимир вздрогнул. В его голове словно бы раздался щелчок, запустивший сложный часовой механизм из десятков шестеренок с выгравированными названиями вроде «знания» или «оружия», которые, в свою очередь, привели в движение части механизма, помеченные словами «память» и «забвение».

– Вы же понимаете, о чем я? – настойчиво спросил его Бриганти.

– Буквы на кольцах, – прошептал Корсаков. – «Д» и «М».

– Я рад, что сумел наставить вас на путь истинный, – довольно объявил кардинал и поднялся из-за стола. – Если вдруг вам потребуется еще помощь пастыря, вы всегда сможете найти меня в резиденции при церкви на площади Сан-Поло.

Как по команде неприметный седовласый священник распахнул дверь «Флориана». Перед выходом Бриганти обернулся и напомнил:

– Не забудьте свою маску, Корсаков. Не стоит менять их слишком часто. Можно привыкнуть.

IX

1881 год, октябрь, Венеция, палаццо Бонавита, вечер

Как ни хотелось Владимиру броситься напрямик в палаццо Бонавита, торопиться он не стал. Вернул на место кошачью маску, выскользнул из «Флориана» и, миновав острую иглу высоченной кампаниллы, пересек площадь, смешавшись с разноцветной толпой. Возникшая перед ним часовая башня Святого Марка возвышалась над аркой, ведущей на улицу Мерчерие, сверкая синим эмалевым циферблатом с золотыми знаками зодиака. Каждый час бронзовые мавры[65] на крыше били молотами в колокол и вновь замирали в точном старинном ритуале. Под ними на фоне мозаики, изображающей звездное небо, сиял белый лев – символ почившей десятки лет назад республики, превращенный в эмблему былого величия.

Открывшаяся за аркой торговая улица предоставила еще больше возможностей слиться с многолюдьем. Корсаков, уже более-менее ориентируясь в городе, несколько раз чередовал шумные улицы и тихие переулки, в которых проще было заметить слежку. Хвоста он ни разу не обнаружил, однако не чувствовал его и раньше, следуя через весь город за Франческой в то время, как за ними приглядывали люди Бриганти. Причин не верить кардиналу, по крайней мере в этом вопросе, Владимир не имел. Что же до всего остального, сказанного посланцем Ватикана… Владимир не сомневался, что переданные им сведения, которыми он спешил поделиться с союзниками, правдивы. А вот мотивы Бриганти так и остались неясны. Да, он помог Корсакову в очередной раз улизнуть от цербера и дал важную зацепку, но доверять ему Владимир не собирался.

Наконец, окончательно уверившись, что слежка отстала либо же ведется столь профессионально, что заметить ее у него нет шансов, он направился в палаццо Бонавита, где надеялся застать Галеаццо и Франческу. Стучаться в двери с улицы он счел слишком уж заметным, а потому нанял гондольера. Владимир планировал выскочить из лодки в маленький сад, выходящий на боковой канал. Пока же, убаюканный спокойным покачиванием гондолы, он позволил себе погрузиться в собственные мысли.

Корсаков понимал, что должен думать о заговоре, действиях фон Гельдерна, природе проклятия или же о любой другой из множества задач, что он привез с собой в Венецию, от безумия отца до существа, поселившегося внутри его самого. Но как Владимир ни старался, перед его мысленным взором возникал только один образ. Франчески.

Отношения с прекрасным полом у Корсакова выстраивались сложно. В детстве и отрочестве непреодолимым препятствием становились собственная застенчивость, пухлость и постоянное присутствие Петра, не наделенного ни одним из этих недостатков. Некоторые улучшения наступили во время кругосветного путешествия, когда брата не было рядом, а затем и учебы в университете, где его под свое крыло взял Димка Теплов («Кстати, – подумалось Корсакову, – как он там встречает зиму в разоренной усадьбе?»). Владимир выяснил, что не столь уж он дурен собой, как ему всегда казалось, а пара визитов в дома сомнительной репутации несколько умерили его застенчивость. В записные сердцееды он не выбился, да и не стремился, но мог все же похвастаться парой мимолетных романов в студенческие годы. Однако дальше его ждала Болгария…

Вернувшись с войны вместе с безумным отцом и телом старшего брата, Корсаков будто заточил себя в склепе, не позволяя себе даже малейшей привязанности. Единственным исключением стала Амалия, ответившая на его неловкие ухаживания деликатным отказом и ставшая доброй подругой. Ее гибель лишь уверила Владимира в том, что он не должен даже близко кого-то к себе подпускать. Поэтому он нацепил на себя маску гуляки и повесы, заводя приятелей и знакомцев и даже позволяя себе флиртовать с дамами, но и он сам, и окружающие чувствовали холодную стену, что он возвел между ними и собой. Столь же холодную, как огромная и толком так и не обжитая квартира в Манежном переулке. Материнские попытки напомнить ему в письмах, что он остался последним представителем рода и пора бы уже подумать о потомках, вызывали лишь глухое раздражение и чувство пустоты внутри. Почему-то Владимиру казалось, что, встретив предназначенную ему девушку, он позволит стене рухнуть либо же избранница просто растопит окружающий его холод.

Франческа этим представлениям абсолютно не соответствовала. Холодная, расчетливая, надменная, уверенная в себе, способная потягаться с ним в язвительности. Да, прекрасная внешне, но