Потерявший солнце. Том 2 - FebruaryKr

— А по детям его не видно? — Мастер приподнял брови. — Это вы своим мечом машете направо-налево, а умные правители свои секреты держат в самых потаенных кладовых.

— Все знают, что у нас с ним взаимная обида, только не знают, кто выиграет, — пробормотал Юкай и потер подбородок. — А как угадать победителя?

— Поддержать обоих, — фыркнул господин Ло. — Дары отправились и к вам, и к нему. Прибрежным странам нет никакого резона ссориться с тем, кто может утопить берега, но и с вами связываться опасно. Однако они привезли деньги, много денег. А нам по-прежнему надо платить слугам, солдатам…

— Солдатам?

— Ну не будете же вы самолично с ордой призраков бегать по границе или ловить преступников. — Мастер приблизился к окну и сдержал подспудное желание закрыть шторы. Мрачность и увядание наводили его на не самые приятные мысли. — Зрелище наверняка будет превосходное, но ни к чему забивать гвозди драгоценной вазой, верно? Вам пора повзрослеть. Вы никак не хотите тащить то, что сами на себя взвалили, — или бросьте, или идите до конца.

— Разве я не иду до конца? — Юкай с сомнением посмотрел на замершего в сероватом свете министра. Картина, будто лишенная цвета, — короткие росчерки туши, полночная тьма волос на фоне набухших первым снегом туч.

— Даже вашего праведного гнева и желания отомстить не осталось. — Мастер развернулся спиной к окну и с безмятежным видом скрестил руки на груди. — Куда все исчезло?

— Демоны сожрали, — коротко отозвался Юкай. — Ты ведь видишь их? Моих демонов?

— В последнее время они незаметны.

— Обжились внутри и выходить не хотят. Думаешь, я сижу здесь и страдаю из-за убитых сибайцев? Меня мучает только мысль о том, что убил их не я. Убили их моими руками, но не моей волей. Быть марионеткой слишком отвратительно. Сядь и поговори со мной, Мастер. Поговори со мной, и мы пойдем к этим демоновым посланцам.

— Как пожелаете. — Ло Чжоу поклонился с ноткой ехидства, предпочитая не замечать просительных интонаций в голосе императора, и оглянулся в поисках второго кресла. Неверный свет смягчал черты его лисьего лица, и Юкай вдруг с легким удивлением обнаружил пугающие перемены.

Плотная гладкая ткань по-прежнему обнимала узкое, как стебель бамбука, тело, но теперь это тело было куда изможденнее. Подбородок и скулы Мастера болезненно заострились, будто ему давно уже не удавалось ни поесть досыта, ни отдохнуть как положено.

— Точно так же ты помогал моему брату, верно?

Господин Ло, едва усевшись на вышитой золотыми пионами подушке, нахмурился. Длинные белые пальцы замерли, сцепленные в замок на коленях.

— Он был совсем молод, когда получил власть, — Юкай говорил тихо и смотрел на Мастера, не отрываясь. Разговор, услышанный во сне, все еще беспокоил и бродил изнутри, вызывая тревогу. — Рядом с ним был только ты, как и рядом со мной теперь. Ему было сложно?

— Всем бывает сложно. — Собеседник отвел взгляд и пожал плечами. — Он был юн и мягок, податлив. Таким не место на самой вершине.

— Однако он справлялся.

— Он не привык отступать, да и некуда было уйти — ни ему, ни вам. Можно долго размышлять о том, как все могло бы сложиться, но какой в этом толк? Смерть старого императора, вмешательство принцессы — все это уже случилось, и нужно принять как должное. Нет смысла корить себя и других за прошлое. Все мы делали то, что могли, а иногда делали даже то, о чем и подумать не смели. С вами же немногие могут позволить себе быть неосмотрительными. Кто знает, что еще вам в голову взбредет?

— Ты ведь знаешь о том, что отца убил я? — Янтарные глаза впились в безмятежное лицо Мастера.

На этот раз Ло Чжоу глаз не отвел.

— Знаю, — просто ответил он. — Разве это что-то меняет? Ваш отец был великим императором, однако правителя в нем было куда больше, чем хорошего отца или достойного человека. Рано или поздно месть настигла бы его.

— Что толку в мести? — Юкай тяжело вздохнул, надув щеки, как ребенок.

Мастер ошеломленно округлил глаза и дернулся, прижимая руки к груди.

— Неужели я сплю? — с недоверием переспросил он. — Слышать слова о бессмысленности мести от бога мщения, способного весь мир разрушить из-за своей обиды, — да когда такое было?

— Я снова свернул не на тот путь, вот и все. Убью я половину мира — и что изменится? Разве вся боль сотрется из моей памяти? Разве мертвые воскреснут? — Юкай посмотрел на своего министра с усталостью. — Месть не приносит покоя, Мастер. Если внутри сидит заноза, без толку делать больно другим — эта заноза все так же останется внутри, и ничего не изменится. Даже принцесса не вызывает во мне былого гнева. Отчасти я ее понимаю: она просто пыталась пробиться вверх, как цветок сквозь слишком твердую почву. Сейчас я и представить не могу, что еще ей надо сотворить, чтобы я просто убил ее. Пусть мучается… Не знаю, милосердие это или жестокость. Ненависть никуда не делась, просто уже нет никакой разницы, кто виновен.

— Не посетить ли вам храм? — после минутного молчания заговорил господин Ло. — Ваша доброта не к добру.

Юкай фыркнул и взмахнул рукой, будто разрубая воздух незримым мечом.

— Разве не я разрушил статую у главного входа? А теперь ты отправляешь меня в храм — разве не рухнет он на голову столь непочтительного потомка? Боги ни разу не помогали мне, и я научился обходиться без них. Люди очень легко умеют найти замену необходимым вещам, Мастер. Куда больше мне помог ты.

Лицо Ло Чжоу окаменело. За ширмой внешнего спокойствия бушевала буря, которую только ценой огромного напряжения удавалось не выпустить наружу. Юкай, наблюдающий за Мастером, вдруг снова потерял интерес. Глаза его потускнели, подернувшись тонкой дымкой воспоминаний, и взгляд прикипел к окну.

— Небо в пустыне такое огромное и каждый раз разное. На рассвете розовое и золотое, а на закате рыжее, и песок сливается с линией горизонта, и все вокруг становится бесконечным — ни верха, ни низа, только свет, — неторопливо заговорил Юкай. — Я часто вспоминаю. Много раз я видел небеса и каждый раз думал о том, насколько они огромны, а теперь я их не вижу. Небо — это просто небо, светлая тарелка сверху, которая давит на затылок, ничего волшебного в ней больше нет. Оно то же самое, но другое. Весь мир другой теперь, и в нем не осталось для меня места. Я как старик, доживающий последние дни перед