Огненная царица - Мэй Линь
Без всяких приключений доехали они до небольшого частного Музея западного искусства [21]. Считалось, что здесь выставлялись иностранные художники, на самом же деле там было много картин китайских мастеров, просто у них были иностранные имена, а писали они в западной манере. Таких художников часто называли «поддельные заморские дьяволы», но популярностью они все равно пользовались большой.
Хозяин сошел с автобуса, прошел внутренний двор и вошел в четырехэтажное здание музея. Сяо Гу же, никем не замеченный, остался ждать снаружи.
Вот уж чего он никогда не понимал, так это страсти к так называемым изящным искусствам. Все эти картины, каллиграфия, стихи, на его взгляд, только для того и придуманы, чтобы усложнить жизнь простому человеку. Есть же такие негодяи, которые специально записывают иероглифы разными стилями, да такими замысловатыми, что потом и сам автор не разберет, что написано.
Уже почти совсем стемнело, на улице зажглись фонари, и Сяо Гу пристроился на скамейке, дав себе честное слово не засыпать, пока не выйдет хозяин.
Через пять минут он уже мирно похрапывал.
8. Мертвец в музее
Итак, через почтенного Ху Лиминя я объявил о своем приезде всем дао-цзя [22]. Все, кому надо, наверняка уже были в курсе. Правда, узнали обо мне также и те, кому не надо. Вопрос теперь в том, кто доберется до меня раньше, враги или друзья?
Была в ситуации еще одна пикантная деталь: я не знал, кто мне друг, а кто враг, и это было хуже всего. Пока не начнут убивать, и не поймешь, кто свои, а кто чужие.
Зачем меня убивать, скажете вы? Затем, что я слишком много знаю.
Прав был Экклезиаст – во многом знании много печали, это как раз мой случай. К тому же я знаю такое, что и не снилось бедному Экклезиасту, такое, что лучше бы и не знать вообще.
Знание это, впрочем, я почти забыл. Точнее, постарался забыть, но теперь, когда учитель при смерти, пришлось все вспоминать заново.
Я вспомнил – и оказался на краю пропасти. Очень скоро за мной придут и попросят на выход. Смертельный номер, последняя гастроль. Барабанная дробь, туш, выстрел – акробат летит из-под купола цирка прямо на пол и разбивается к чертям собачьим.
Вопрос: зачем же было лезть так высоко? Ответ: по-другому нельзя.
Кто бы ко мне ни пришел, враги или друзья, все равно меня, скорее всего, убьют. Но перед этим – вот мой маленький шанс! – захотят понять, откуда я все знаю. Тут уж зевать не приходится, буду убедителен – друзья меня не прикончат. Правда, остаются еще враги, ну, тут уж придется поступать как благородный муж – целиком положиться на судьбу. В крайнем случае, умру с чистой совестью.
С Сяо Гу, конечно, придется расстаться. Он жулик, прохвост, хитрован, но не в этом дело. Мне-то он понравился, однако как он понравится тем, кто придет за мной? В любом случае, держать его рядом опасно. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, посторонних впутывать не следует. Взять тепленьким меня одного довольно трудно, а вот взять тепленькими нас двоих гораздо легче. Так что, Сяо Гу, прощай. Выдам тебе премию в сто юаней – и оревуар!
И не обижайся, пожалуйста: на обиженных воду возят, тем более, сам видишь, уже и ниндзя на горизонте появились. Ну, может, не совсем ниндзя, конечно, ниндзя – это бы полбеды, с ниндзя я уж как-нибудь договорюсь. Но увы! Старые добрые безобидные ниндзя бесповоротно ушли в прошлое. То, что видел Сяо Гу, – это гораздо, гораздо хуже!
Он, бедняга, думает, я ему не поверил. А я, наоборот, поверил каждому слову. Как говорил Тертуллиан, верую, ибо абсурдно. Абсурд – единственное, за что еще можно держаться в распадающемся мире.
По стенам бегали ниндзя, говорите? Само собой, не по земле же им бегать. Пропали потом невесть куда? Тоже не бином Ньютона, куда надо, туда и пропали. Это все неинтересно, это все чистый бихевиоризм. Одни бегают по стенам, другие не бегают – вопрос личного выбора, я им тут не судья. Гораздо интереснее другое: кто эти бегуны? Кто их послал? И, наконец, когда они снова появятся на горизонте?
Об этих высоких материях я размышлял, пока ехал на автобусе к пекинскому Музею западного искусства. Там ждал меня один из братьев по школе, Юань Гэ.
До этого я его видел только один раз – несколько лет назад он заезжал в Москву. Славный скромный парень, звезд с неба не хватает, но человек хороший, искренне преданный боевым искусствам.
Мы с ним подружились и даже переписывались потом.
Теперь мне нужна была его помощь. Нет, не против бегунов – тут я или сам спасусь, или выйду из этого благородного собрания вперед ногами. Дело у меня к нему было совсем другое, важное и очень деликатное.
Никак я не мог забыть самолет и рыжеволосую миссис Фокс, вот и сейчас говорю и чувствую, что краснею. А что краснеть, краснеть мне не за что! Благородный муж обязан прийти на помощь женщине, или вы думаете по-другому?
Она была в опасности, она просила спасти ее, этого довольно. Другое дело, что я опростоволосился, не спас. Повел себя как дурак. Хуже дурака – повел себя неосмотрительно. Что мне эта старушка, госпожа Гао, мне ее через дорогу не переводить. Нет, ввязался, поволок ее пожитки и все упустил! Прав, прав был Лао-цзы: ритуал-ли и человеколюбие-жэнь – для дураков, умный руководствуется одним лишь путем-дао.
В любом случае, ошибки надо исправлять, вот я их и исправлю. Найду Фоксов и исправлю. Плевать на мистера Фокса, плевать на всю мировую общественность, надо спасти женщину – и я ее спасу.
Одно плохо – сам я их найти не в состоянии, а в полицию тоже не пойдешь. Что я им скажу, в полиции? Есть, мол, два рыжих китайца по фамилии Фокс. Представляю, что мне ответят. Рыжие – да, Фокс – да, китайцы – нет. Не бывает рыжих китайцев, и фамилий таких собачьих у китайцев нет. А если они все-таки китайцы, так будьте любезны, назовите их человеческие, то есть китайские, имена. И, кстати, какое вам до них дело? Вы, случаем, не шпион?
