Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер

Зато мы оба отменно готовили.

– Неужто боги смилостивились? – Отец подёргал кисточки винограда и улыбнулся мне, показывая на корзинку, полную яств.

– Они всегда милостивы. – Я подошёл, выдвинул скамью, и мы уселись трапезничать. – Особенно когда в кошеле находится кусочек меди.

– У тебя-то? Мой сын, горжусь! – посмеялся отец и выставил на стол графин с вином. Он наполнил кубки и выложил курицу на блюдо. Подхватив кубок, торжественно объявил: – Выпьем же за Рим, за царя Нуму, за Священный анкил!

Я ударил кубком о его и сделал вид, что пригубил. Мы принялись за курицу. Наевшись, отец, как привык каждый год на мартовские агоналии, рассказал мне легенду медного щита, охранявшего Рим от вторжений.

Задолго до моего рождения во врата Рима постучалась страшная проказа. Мор, загубивший сотни невинных душ, следовало остановить. Добрый царь Нума Помпилий молился богам денно и нощно – и в один роковой момент молитвы были услышаны.

– Тогда с небес прямо в руки царя упал медный щит, – продолжил отец. Я не перебивал его. – Нимфа Эгерия, супруга Нумы, поделилась с ним мистерией, а он – с народом: «Вот, будем хранить оружие, способное уберечь Рим от напастей. Доказательством выступает прекращение мора – глядите, как всё возвращается на круги своя. В таком случае следует изготовить одиннадцать подделок, чтобы спрятать подлинник. Найдётся ли среди вас искусный смелый мастер?» – Отец почесал подбородок и выпил ещё. Откусив от голени, прожевал и продолжил, вращая куриной ножкой: – Никто не осмелился, кроме Ветурия Мамурия, искусного художника, что славился росписью утвари и орудий. Когда Ветурий представил правителю двенадцать щитов, Помпилий был поражён, ибо не смог найти среди них анкил, низринутый богами.

На месте падения реликвии воздвигли священный источник, из которого набирали воду весталки, дабы орошать храм, а охранять двенадцать щитов призвали жрецов-салиев. В одну из календ, первого числа марта, салии проносят щиты по городским улицам, чтобы показать: Рим в безопасности.

– «Рим будет владыкой мира», так провозгласил Юпитер, – завершил речь отец: его уши и кончик носа горели от выпитого.

Доедали в тишине. Вино я незаметно сливал в декоративную амфору. Мелодия, доносившаяся со стороны Священной дороги, захватила слух. Уловив мой интерес, отец спросил:

– Пойдём на праздник?

– Что с тобой? Там же все одеты и трезвы, – отшутился я. – А их танцы – неистовство войны, но не любви и счастья.

– Так-то оно так, – согласился отец и выглянул в окно, прищурившись. – Мальчишка Туциев возмужал, а ведь тело его отца ещё не остыло. Ливий Туций Дион сегодня совершит первый ритуал Священного царя – как и Антоний когда-то. Как и я. Мы ведь живём по-настоящему лишь раз, прокладывая колею. Открыв календарное торжество, не самое сложное, Ливий заложит маршрут.

Сердце неприятно шевельнулось, пальцы, гладившие кубок, сжались в кулак.

– То не ваша вина, где мы есть. Воля Случая. – Отец погладил свою мочку, и я густо покраснел, взявшись за свою. Он понял, что я продал нашу с Ливием реликвию детства? – Обед был вкусен и стоил своей меди.

Потрепав меня за плечо, он вышел на участок, чтобы сделать вид, будто осматривает посевы. Они никогда не дадут всходов, и я, и папа об этом знали. Он оставил меня наедине с собой – выпустить пар.

Я подошёл к фруктам. Снял ягоду винограда и распробовал. Сладкий сок наполнил рот, и я снёс корзину: разноцветные ошмётки отпечатались на маминой фреске густыми подтёками. Сев на клинию, я свесил голову. Перед глазами стояли страшная морда змеельва и обиженное лицо Ливия.

Отец вернулся спустя некоторое время, держа мою красную тунику, кожаные наручи и львиную шкуру.

«Наконец-то оденусь в своё», – подумал я, не желая допускать мысли, что Ливий выстирал и прислал мою одежду.

На закате мы с отцом вышли к форуму и протиснулись в первый ряд к обочине Священной дороги. Она огибала западный Капитолий, вела к Регии, где жил Царь священнодействий, и простиралась на юг, к Палатинскому холму. Вдалеке я увидел круговую колоннаду Храма Весты и резко перевёл взгляд на первое попавшееся здание: им оказалось святилище Термина, покровителя путей и дорог. Бюст божества глядел вдаль, аккурат на выезд из Рима.

«В путь, юноша Луциан…»

Я передёрнул плечами.

Вначале жрецы совершили круговой ход. Они несли в руках имитацию волчицы, вскормившей двух младенцев – основателей нашего славного города: Ромула и Рема. В руках манифестантов пестрели украшения и цветы на шестах, которыми они подпирали длинное красно-золотое знамя.

Всё сопровождалось музыкой и народными возгласами. Я морщился – голова просто раскалывалась. Не любил празднества, всегда чувствовал себя как медуза на солнцепёке, на которую орут, чтобы она поднялась и танцевала.

– Смотри, идут, – сказал отец.

Процессия двенадцати анкилов возникла на горизонте. Облачённые в короткие пурпурные хитоны, в широких медных поясах, салии шагали, гордо возвысив головы в сверкающих шлемах. Толпа счастливым воем встретила щиты, один из которых был божественной реликвией. Я почесал в ухе от резонанса голосов и снова уставился на ритуал.

Салии перестраивали анкилы в геометрически привлекательные рисунки. Овальные щиты с волнистыми краями с двумя выемками и выглядели все как один. Моей забавой было угадать, какой же подлинный. Атрибуты из красного дерева, обитые военной арматурой, сияли в закатных лучах, и горожане, наблюдавшие шествие, вздыхали и улыбались.

В ложе Палатинского храма восседал Нума Помпилий, рядом – его супруга, нимфа Эгерия. Толпа обрадовалась правителю, и он, доблестный пожилой муж с волнистой бородой, похожей на скатанную овечью шерсть, и «улыбчивыми» морщинками около глаз, салютовал нам. Затем дал знак жрецам – и музыканты принялись наигрывать музыку для ритуального танца.

Сначала салии прыгали, а после выполнили изящные вращения, завершив поворотами. В отличие от развязных вакханских дрыганий их танец пронизывал мощью и чем-то хтоническим, определения чему я не мог найти.

После танца Нума вышел на край ложа и заговорил бархатным отеческим голосом:

– А теперь давайте же вознесём молитвы и благодарности нашим небесным отцам.

Жрецы заняли места в ложе ниже царского: фламины и фламинки, понтифики, жрицы Дианы, Минервы и Венеры, арвальские братья и, конечно же, весталки. Правитель сделал жест. Мы услышали блеяние – к плоскому алтарному камню вели белоснежного ягнёнка. Он ворошил копытцами землю, упираясь тощими ножками. Его вёл муж в жреческих одеждах, перетянутых ремнём, за которым переливались камни обсидианового церемониального ножа.

Жрец подтащил ягнёнка и мастерски прижал головку