Мертвые земли Эдеса - Софья Шиманская
– Ты была неосторожна, милая. – Сайна ласково погладила ее по руке прохладными пальцами, безошибочно находя контуры заживших синяков, которые оставил Гней Арвина. – Как ты могла позволить такому случиться? Тебе стоит усерднее тренироваться.
– Он обошел твои печати. Напал, когда я спала. – Талия опустила глаза и отдернула руку.
– Ты права, дорогая. Твоя слабость – моя ошибка, – госпожа Клио печально улыбнулась, – мы с этим справимся. Посмотри на себя, опять растрепана.
Сайна взглядом указала ей на стул напротив огромного зеркала в резной раме. Талия послушно села, избегая смотреть на свое отражение.
– Мальчишка передал письмо? – Мать осторожно распускала ее косы.
– Я… не знаю, – Талия сглотнула, – я… он же чуть не умер. Наверное, не успел.
– Еще одна моя ошибка. – Сайна покачала головой и достала из-за пояса резной гребень. – Я говорила тебе не рассчитывать на мужчин. Они найдут способ подвести тебя, даже если им придется для этого умереть.
Талия вцепилась босыми пальцами в густой ворс ковра и бросила на мать раздраженный взгляд через отражение.
– Ну разумеется, он полез на талорца, только чтобы насолить мне. Ради чего еще жить мужчинам, как не нам назло.
– Ты еще так молода, дочка. Юность – время ошибок, – госпожа Клио потрепала ее по голове, тут же зачесав выбившиеся волосы, – мне хочется уберечь тебя от самых страшных из них. Зря я подпустила к тебе эту змею. Любовь к нему опасна.
– К Эдере? – Талия не смогла сдержать смешок. – Ты совсем свихнулась в своей паранойе, Сай…
Она пожалела о своей дерзости еще до того, как успела закончить фразу. Липкий холод распустился в солнечном сплетении, точно жадный, плотоядный цветок. Его стремительные побеги поползли по телу. Что-то колючее и неотвратимое бугрилось в венах, распирало изнутри и подбиралось к лицу.
– Что за манеры, Талия? Посмотри на себя.
Талия уронила голову на грудь и зажмурилась. Ей не было больно. К сожалению. Сайна никогда не причиняла ей боли. Талией овладевало отвращение. Невыносимое желание содрать с себя кожу, отмыться изнутри и ни в коем случае себя не видеть.
– Прости, матушка, – пробормотала она, сжав веки так сильно, что заболели глаза.
– Ты не течешь по нему, – наконец неодобрительно вздохнула Сайна. Вязкая гниль растворилась под кожей, и Талия принялась яростно расчесывать руки. Мать шлепнула ее по пальцам и продолжила заниматься прической. – Это, несомненно, хорошо. Но это не значит, что ты к нему не привязалась. Дружить с мужчинами можно лишь тогда, когда их хозяйство принадлежит тебе.
Голос госпожи Клио звучал насмешливо, вот только Талия знала, что мать не шутит. Ее слова даже метафорой не были.
Хотелось съязвить. Однако зудящие изнутри вены напоминали, что не стоит. Сайна ритмично и неторопливо перекладывала пряди, собирая косы. Одни были тонкими, как шнурки, другие, рыхлыми и массивными. Она закрепляла их острыми золотыми шпильками, укладывала слоями, завитками и спиралями. Талии хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Ей повезло иметь густые волосы.
– Я думаю, тебе стоит навестить мальчишку. Спроси его о письме.
– Ты выпустишь меня из Лотии? – Талия осторожно приоткрыла глаза и с недоверием посмотрела на мать.
Сайна поцеловала ее в макушку.
– Мне начинает казаться, что ты не готова. Если хочешь подождать, только скажи. Я терпела двадцать с лишним лет, потерплю еще.
– Нет! – выпалила Талия. Слишком поспешно и отчаяннее, чем хотелось бы. – Нет… матушка. Я готова.
– Детям всегда кажется, что они готовы. Я тоже так думала, – Сайна осторожно закрепила последнюю косу шпилькой и погладила Талию по плечу, – ну хорошо. Хотя твой энтузиазм немного ранит. Я не настолько дурная мать.
Она медленно отошла. Талия услышала шорох ткани по коже. От этого звука к горлу снова подкатила сухая тошнота. Она поднялась, сдерживая постыдную дрожь, и мельком посмотрела на себя в зеркало.
Проступившая паутина почерневших вен еще была видна под кожей.
– Иди ко мне. – Сайна села на край кровати и спустила платье с одного плеча.
Талии не хотелось. Но она встала и на негнущихся ногах приблизилась к ней. Грудь матери была низкой и тяжелой, с крупными воспаленными сосками. Слишком темными, почти фиолетовыми на фоне бледной кожи.
Талия опустилась на колени и поклялась себе, что этот раз – последний.
Материнское молоко пахло медом и падалью. Приторная вязкая сладость разъедала язык. От нее сводило челюсть и корчило все тело.
– Я желаю тебе добра, милая. Ты должна стать сильнее меня. Умнее меня. Мне будет грустно отпускать тебя, ты же знаешь.
Голос Сайны звучал вкрадчивым напевом. Талия держала глаза закрытыми, думала о море и представляла себе его вкус.
Наконец, оттолкнув дочь, Сайна небрежно вернула рукав на место и встала, разминая грудь.
– Гало будет ждать тебя через полчаса. Возьми одно из моих платьев и прикрой лицо. Я присмотрю за тобой, ничего не бойся.
Талия схватила ее за руку.
– Ты отпустишь меня? Поклянись своей волей, что отпустишь меня.
– Если бы это зависело от меня, Талия, я бы нашла способ тебя удержать, – ее лицо казалось бесконечно печальным, – откупись, и станешь свободной. Жаль, что я не смогла воспитать тебя в Лоне. Может, ты бы меньше меня ненавидела.
Сайна ласково разжала пальцы дочери на своем запястье и ушла. Едва закрылась дверь, Талия попыталась исторгнуть из себя все, что ей пришлось проглотить. Как обычно, у нее ничего не вышло. Гниль впиталась, расползлась по венам и стала частью ее самой.
* * *
Талия с вялым интересом разглядывала улицы через узкую щель между занавесок паланкина. После ритуала она обмякла, но не от усталости, а от отвращения и злости. Тело экономило силы, отказывалось чувствовать. Блекли цвета, таяли звуки. Желудок крутило.
Розе Эдеса нечасто удавалось покидать Лотию даже в сопровождении – лысая макушка Гало то и дело загораживала обзор. Талия видела любопытные взгляды, которыми прохожие провожали ее роскошный паланкин из эбенового дерева с голубым парчовым навесом, и отворачивалась, плотнее кутаясь в полупрозрачный капюшон. Талия не находила на Верхних улицах почти ничего интересного. Они казались ей органичным продолжением борделя. Разве что торговали на них не только телом. Патрицианские кварталы были и того хуже. Каждый фут
