В памят(и/ь) фидейи. Книга первая - Лилия Талипова

– Кого?

– Мальчика. Итейе.

– Он напал на тебя? – Я судорожно покачала головой. – Ты защищалась. Ты бы не выжила, не сделай этого.

– Меня все убеждали, что это был сон. Его никто не видел. Если честно, я почти поверила в это, – щеку обожгла слеза. За ней покатилась следующая, а за ней следующая, пока ресницы не стали сырые, а на лице не образовались широкие влажные дорожки.

Ответ я получила, но конфликт он не разрешил, лишь помог временно встать на сторону принятия, хоть я и продолжала предательски и малодушно поглядывать в сторону отрицания.

– Каково это – быть убийцей? – я скривила губы в ядовитой улыбке.

– Мне так хотелось рассказать, не находиться в этом одной. Мне было семнадцать, Я… Меня… Надо мной пытались надругаться, а я… их убила, – губы Асли смыкались и размыкались, будто что-то говорили, но голос и слова принадлежали совсем не ей. Как смотреть кино в озвучке. Стыд, паника, вина, жалость к себе и к Асли – все сразу захлестнуло меня с головой. Она справлялась с этим одна. Одна… – Не знаю, как. Не помню. Помню окровавленные безжизненные тела вокруг, удивленные, напуганные глаза. Точно знаю, это из-за меня.

– У каждой фидейи есть дар, ее квинтэссенция. Асли раскрыла свой в такой момент, – добавила Джилл.

– Жаль только поздно, – невесело усмехнулась Асли.

– Асли… – хотелось что-то сказать, утешить, но в голову ничего не шло. – Они получили по заслугам, – твердо резюмировала я.

– Верно, – живо отозвалась Джилл.

– Что ж… Будем считать так. Элисон, я не нахожу себя виноватой, и тебе не нужно. А теперь прости… Я хочу отдохнуть.

– Выходит, фидэ ты получила уже тогда?

– Что? Нет.

– Тогда как?

– Полагаю, квинтэссенции не нужна фидэ. Не знаю, правда, как это работает.

Она поднялась и уставилась на белую стену. Я хотела подойти за ней, но так и осталась сидеть на месте, ноги внезапно стали тяжелыми и каменными. Все не такое, каким должно быть. Все ненастоящее.

– Асли, подожди! – подорвавшись с места, я хотела побежать за ней, но она развернулась раньше, явив свое совершенно обычное, человеческое лицо.

Но мне не нашлось что сказать. Я стояла пораженная во всех смыслах этого слова. Мне не хотелось бежать за Асли, требовать объяснений, не хотелось звать Клеменс. Единственное, в чем я нуждалась, – привести в порядок собственные мысли.

XXIII

Томас сидел на том же месте и, примостив подбородок на переплетенных пальцах, понуро и грузно изучал что-то вдали. Стоило мне показаться на лестнице, как он лениво обернулся и поднял ставший таким привычным добрый, внимательный, вопросительный взгляд. Мне не хотелось отвечать, я пожала плечами и молча подошла к большим окнам.

Я желала вернуться к чему-то более привычному: почувствовать на лице гриндельвальдское солнце, провести рукой по прохладному стеклу и велюровой обивке дивана. Асли помогла мне с переходом, а после предпочла вернуться в Фидэ-холл. Пыталась сама, но оказалось, что совершенно не понимаю, как это делается, а потому без чужой помощи не обошлось. В доме было тихо. Томас не проронил ни слова. Тогда и вспомнила, что тот самый незнакомец в баре, внимание которого я так жадно хотела получить, теперь сидел в нескольких футах от меня, наблюдая за каждым моим вздохом. Я невесело усмехнулась и посмотрела на него в упор.

Томас казался сдержанным, но ощущалось исходящее от него заботливое беспокойство. Я задумалась, быть может, была права, и есть какая-то скрытая причина в проявлении той участливости к совершенно незнакомому человеку? Медленно, почти измеряя до последнего дюйма свой шаг, зачем-то пытаясь сделать его симметричнее и ровнее, я подошла к дивану, стоявшему спиной к столовой. Я прочертила рукой по мягкой поверхности, будто погладила зверька.

Прикрыв глаза, я откинула голову назад и тяжело вздохнула. Все перевернулось вверх дном, мир стал шире, необъятнее и непонятнее. Раньше казалось, что почти все, что происходит, так просто и логично. Не поддавалось никаким сомнениям ни одно рациональное объяснение, предоставленное серьезными людьми, сведущими в знаниях. А что теперь? Теперь я чувствовала себя не обманутой, но брошенной. Быть может, преданной. Но кем? Совершенно детское, глупое и наивное чувство, желание инкриминировать кого-то, чтобы стало легче. Но легче не становилось, да и упрекать было некого. Тем более, винить было не в чем.

То, что я тогда испытывала, сравнимо с тем, как человек возвращается домой из стерильного госпиталя либо из долгого путешествия. Все свое начинает казаться чужим, а обычное – совсем непривычным. Будто знакомые вещи резко стали другими, кто-то забрал их, оставив точные, но бездушные копии.

– Элисон. – Голос Томаса, похожий на шепот гриндельвальдского ветра, сопроводился скрипом ножек стула о паркет. Я открыла глаза, обернулась к нему и устало оперлась о спинку дивана. – Что-то случилось? – спросил Томас, подходя ближе. Я отрицательно покачала головой. – Все хорошо? – Кивнула. – Будешь молчать? – он понизил голос на два тона, отчего в животе, внутри, прямо под кожей пробежались мурашки.

– Нечего говорить, – в горле пересохло, и слова получились такими же сухими и сыпучими.

Я перевела взгляд в окно, пристроив подбородок на плече. Ветер колыхнул деревья, со стоявшего вблизи слетела очаровательная маленькая птичка.

– Как Асли? – вновь спросил он, неумолимо, но мучительно медленно надвигаясь.

– В порядке. Вроде… Извини, должно быть, мы отлучились надолго.

Опустив голову, принялась разглядывать свои ступни. Белые носки приобрели сероватый оттенок там, где ткань прикрывала кончики пальцев. Когда Томас почти остановился на расстоянии шага от меня, мои ноги самовольно отодвинулись к основанию дивана, чтобы дать Томасу подойти еще ближе.

– Вовсе нет, – он прошуршал почти в самую макушку. – Минут десять. Так что с Асли?

В такой близи Томас казался настолько большим, что я ощутила себя совсем маленькой и беззащитной.

– Перенервничала.

– Вот как. Что-то в университете?

– Мгм.

– Ясно.

Я подняла голову и вновь встретилась глазами с бездонными черными зрачками. Они походили на бездну, но не холодную, мрачную и страшную, а такую, в какой можно укрыться.

Они походили на сам Фидэ-холл.

То ли от этого осознания, то ли от почти интимной близости парня, одно только присутствие которого меня будоражило, дыхание сбилось. Сквозь приоткрытые губы Томаса также судорожно слетали неровные выдохи. В мягкой, такой уютной тишине, мы пялились друг на друга, вероятно, оба желая большего.

– Мне не понять тебя, Томас, – прошептала я, хоть и намеревалась произнести в голос, первой прервав затянувшееся молчание.

Он вопросительно нахмурился и очень слабо улыбнулся одним уголком губ.

– О чем ты? – тоже шепнул он.

– О твоем участии. Мы