Родная земля - Виктор Ступников
Вскоре я увидел заброшенные строения — полуразрушенные бараки, ржавые железные конструкции, уходящие вглубь горы клети шахтного подъёмника. Это и было место. Дверь в ничто.
Возле входа в главную штольню я нашёл первого «безмо́лвного слугу». Он стоял неподвижно, вмёрзший в лёд по щиколотку, с незаряженным карабином в руках. Его лицо было застывшей маской ужаса, глаза остекленевшими. Он не был мёртв в привычном смысле. Он был… выключен. Лишён воли, энергии, самой жизни. Просто пустая оболочка, из которой ушла душа.
Я шагнул внутрь. Штольня уходила вниз, в темноту. Фонарь выхватывал из мрака стены, покрытые инеем странного, фиолетового оттенка. Воздух становился гуще, в нём витал сладковатый, химический запах озона и тления.
Чем глубже я спускался, тем больше находил таких же «слуг». Они застыли в разных позах — кто-то сидел, прислонившись к стене, кто-то упал навзничь. Все — с одним и тем же выражением пустого ужаса на лицах.
Наконец штольня вывела меня в огромный подземный зал. Своды его терялись в темноте. В центре стояла сложная инженерная конструкция, оплетённая паутиной проводов и трубок — остатки той самой установки «Громовержец». Но сейчас она была не более чем грудой металлолома. Её сердцевина, огромный кристаллический конденсатор, был разворочен изнутри. От него остались лишь оплавленные осколки, разбросанные по полу.
А рядом с этим жалким зрелищем сидел на корточках Владимир Велеславский.
Он был жив. Но, как и его брат, не совсем. Его мощное тело казалось иссохшим, кожа натянута на кости. Он что-то бормотал себе под нос, безостановочно чертя пальцем на запылённом полу сложные, бессмысленные узоры. Его пальцы были стёрты в кровь.
— Владимир, — окликнул я его.
Он медленно поднял голову. Его глаза были полны того же фосфоресцирующего света, что и у Бориса в конце, но свет этот был неровным, прерывистым, словно свеча на ветру. — Он… ушёл, — прошептал Владимир. Его голос был скрипом разорванных голосовых связок. — Забрал их… всех… и ушёл. Я… я должен был его остановить… Чебек сказал…
— Чебек мёртв, — холодно сообщил я. — Ты стал пешкой в игре, которую не понял.
— Пешка… — он горько усмехнулся, и свет в его глазах на мгновение погас, обнажив жалкие остатки его собственного сознания. — Да… пешка. Он сказал… я стану сильным… как брат… сильнее! Смогу тебя сломить… Но оно… оно не слушает… Оно только берёт…
Он посмотрел на свои исчерченные пальцы. — Оно оставило меня здесь… как пустую скорлупу… Сказало… что я невкусный… Слишком много… страха…
Я понял. Существо, вырвавшееся на свободу, «покормилось» командой Владимира, но его самого сочло неподходящим сосудом. Слишком слабым, слишком раздираемым внутренними противоречиями. Оно искало что-то… чище. Сильнее.
— Куда оно ушло, Владимир? — Туда… — он махнул рукой в сторону, противоположную входу. — Глубже… Ищет… Ищет сердце… Говорит… там есть ещё одна дверь… больше… вкуснее…
Сердце? Ещё одна дверь? Холодный ужас сковал мне душу. Они не просто создали установку. Они наткнулись на естественный разлом, тонкое место между мирами, и лишь усилили его своей машиной. И теперь существо, рождённое в искусственной пустоте, почуяло настоящую, первозданную дыру. Если оно достигнет её…
Я бросился вглубь зала, туда, куда указал Владимир. За разрушенной установкой зиял ещё один, более узкий и древний проход. Он не был сделан руками человека. Стены его были гладкими, словно отполированными неведомой силой. Отсюда, из этой чёрной пасти, и исходило то самое ощущение леденящей пустоты, что я чувствовал с самого начала.
Я достал коробку. Шар внутри замерцал, словно почуяв близость родственной стихии. Лабиринт, удерживающий его, начал вибрировать под напором пробуждающейся мощи.
Я сделал шаг вперёд, на порог естественного разлома. Темнота внутри была не просто отсутствием света. Она была живой, дышащей, мыслящей. И она была голодна.
«Громовержец» был не замком. Он был отмычкой. И теперь эта отмычка была сломана в замочной скважине, оставив дверь приоткрытой.
Я посмотрел вглубь чёрной бездны, чувствуя, как её холодное дыхание обжигает лицо. — Ну что же, — тихо произнёс я, сжимая в руке коробку с заключённым внутри голодом. — Пора заканчивать эту игру.
И шагнул в пустоту.
Шаг в пустоту оказался не падением, а погружением. Меня не окружала тьма — я оказался внутри неё. Это было пространство, лишённое привычных координат: ни верха, ни низа, ни расстояний. Лишь бесконечное, беззвучное, давящее ничто. Воздуха не было, но я мог дышать. Вернее, мое тело больше не нуждалось в дыхании — оно потребляло саму пустоту, преобразуя её в жгучую, чужеродную энергию, что пылала в жилах.
Я стоял на чём-то твёрдом, невидимом, ощущая под ногами лишь упругое сопротивление. Передо мной, в сердцевине этого не-места, висело Оно.
Существо, которое когда-то было «Громовержцем», а теперь стало чем-то большим. Оно не имело определённой формы — это был клубящийся сгусток протовещества, где вспыхивали и гасли образы поглощённых им миров: обрывки чужих небес, силуэты непостижимых городов, тени существ, чьё имя невозможно произнести человеческими губами. В его центре пульсировала та самая «дверь» — брешь в самой реальности, ведущая в исток этой пустоты. Она была похожа на чёрную дыру, но вместо гравитации она испускала абсолютный холод и тишину.
Ты пришёл.
Голос прозвучал не в ушах, а прямо в сознании. Это был не звук, а чистая информация, вложенная в мой разум. В нём не было ни злобы, ни торжества. Лишь безразличный, всепоглощающий голод.
Ты носишь в себе часть меня. И ты принёс мне другую часть. Отдай.
Коробка в моей руке затрещала. Лабиринт, удерживающий шар-поглотитель, не выдерживал близости к своему источнику. Трещины поползли по её поверхности.
— Нет, — мысленно ответил я, вливая в коробку новую порцию силы, чистой, дикой магии моего мира. Трещины затянулись. — Я пришёл, чтобы закрыть эту дверь.
Закрыть? В «голосе» существа впервые появился оттенок — лёгкое, холодное недоумение. Дверь нельзя закрыть. Её можно лишь расширить. Это — единственная истина. Всё сущее стремится к покою. К простому. К нам.
Из клубящейся массы протянулось щупальце чистой тьмы. Оно двигалось медленно, не атакуя, а просто занимая пространство, отрицая его. Я отступил, чувствуя, как реальность истончается и исчезает на его пути.
Прямая атака была бессмысленна. Сила, которую я использовал против Бориса, была каплей в океане по сравнению с тем, что стояло передо мной. Мой мир был молод, его
