Газкулл Трака: Пророк Вааагх! - Нэйт Кроули
– Пока боги не вознаградят нас за работу, я не сойду с этого места. Не буду есть. Не буду пить. Не буду дышать, когда мне не будет это нужно. Пока боги не заговорят. И если выдержу я, то выдержите и вы. Поняли?
Последняя его речь была хороша. Но это... это было что-то другое. Толпа создала шум, который, казалось, не могла произвести кучка изможденных поганцев, и он расходился и расходился, распространяясь по лагеру, пока не зазвучал со всех сторон до горизонта. Вскоре, в тысячах длин клыка орки, надрывая легкие, ревели, не зная, почему делают это. Разве что сосед начал первым. Потом закипела работа.
Но пока что это была лишь вера. Вера и крики. И когда крики стали громче некуда, случилось еще одно чундо.
В этот раз не было ни молний, ни сверкающих огоньков в небе. Но все равно зеленое. Тончайший, слабейший луч, какой можно представить, зеленого света, падавший прямо на Газкулла. Его едва было видно, но я клянусь всем, что когда-либо стащил, он был – доказательство, что боги наблюдали за боссом так же пристально, как мы.
Газкулл не двигался, даже когда затихли ликующие возгласы, и орки приступили к работе с новой, невозможной энергией. Через какое-то время боссы кланов начали странно переглядываться. Они не были уверены, что нужно делать. Пули даже посмотрел на меня и дошел до того, что раскрыл пасть, чтобы спросить, но понял, что это постыдно, и фыркнул от раздражения на самого себя. Он все правильно сделал. Но ему все равно нужны были ответы для совьета, так что он неуверенно шагнул к боссу.
– Вы все меня слышали, – угрожающим голосом произнес Газкулл еще до того, как ботинок Смерточерепа коснулся пола. – Нужно работать. Вас это тоже касается. Так что валите. Найдите себе применение, – к тому моменту на балконе появился и док, но босс явно услышал, что он готовит свои инструменты, потому продолжил тем же тоном. – Гротсник, ты тоже. Я сказал им, что буду стоять, где стою. Этим и займусь. Нужно подлатать много ожогов – иди и латай.
Когда док со злобным видом ушел, я не мог удержаться от того, чтобы тут же не устроить пакость. Но я не слишком-то веселился, потому что знал, что следующим прогонят меня. Но только я начал медленно красться (конечно, в другую сторону от дока), Пророк меня остановил.
– Макари, знамя остается. И ты вместе с ним, сколько сможешь.
Из-за смерти солнца дни исчезли, потому следить за временем было трудно. Но башни литейных все еще гудками оповещали о завершении смены, и, клянусь, Газкулл целый день простоял, не изменив позы. Я столь идейным не был. Я извивался, как земле-гад, пытаясь встать так, чтобы не было ощущения, будто у меня задница отвалится и разобьется, и мне пришлось замотать уши и нос, чтобы их не отморозило. По крайней мере, знамя держать было легко, потому что у меня руки к нему примерзли.
Но Пророк даже не выглядел напряженно. Все его тело было покрыто маленькими кусочками льда. Но та крошечная бледная полоса зеленого света все еще сияла прямо ему на макушку, такая же неподвижная, как он сам, даже пока город вокруг продирался через последний сумасшедший всплеск работы. Это было безумие. Слышно было, как одновременно повсюду грохочут молоты, как никогда ранее. Но в сердце этого стоял Газкулл, будто являясь какой-то батареей, питающей все это.
В середине, наверное, третьего дня, по всему лагерю начали гаснуть печи. В некоторых заканчивался уголь. В других – что плавить. Но как только они перестали выпускать новую сталь, фабрики тоже стали затихать. К тому моменту, когда на пятый день должен быть наступить рассвет, последнее колесо прикрепили к последней оси, и город замер.
Парни Газкулла как-то управились раньше времени. И теперь им оставалось только найти какое-нибудь укрытие и ждать, когда боги их вознаградят.
На улице внизу река орков уменьшилась до ручейка, а потом до струйки, в отсутствие костров спешившей из-за усилившегося в два раза мороза. Но даже последние отстающие останавливались перед балконом перед тем, как уйти в поисках убежища. И при этом, они последний раз смотрели на Газкулла, все еще стоявшего, склонив голову, и рычали о своей верности ему.
К концу пятого дня, я так часто втихаря забирался внутрь в поисках шкур, что, почитай, был слишком укутан, чтобы двигаться. Я не мог думать ни о чем, кроме того, насколько мне зоггано холодно. Я даже не мог держать знамя, не потеряв при этом руку, потому, свернувшись калачиком слева от босса, прислонил его к себе.
Но при всей своей ненависти, я оставался там, потому что от меня этого хотели боги. В какой-то момент грудь Пророка очень долго не двигалась, и я даже собирался позвать на помощь Гротсника. Но если Газкулл замерз насмерть, что док мог сделать? Я тогда обрадовался, решив, что раз босс наконец-то помер, значит, я свободен. Но потом я вспомнил: это, видимо, означает, что боги решили нас покинуть, и наступает конец света. Потому я подумал, что лучше сначала проверить Газкулла перед тем, как искать тихое место, чтобы умереть.
– Ты еще здесь, босс? – сказал я, и мой голос был единственным звуком во всем огромном молчаливом лагере. Ответа не было. Но хотя я был существом, созданным, чтобы отлынивать от работы, я осознал, что просто не могу уйти.
– Да, – наконец произнес Газкулл, закашлявшись, когда его грудь вновь задрожала и начала двигаться. – Просто забыл дышать ненадолго. Боги идут. Уже скоро.
К тому моменту на фабриках уже не осталось никого, чтобы подавать сигналы, потому невозможно было сказать, сколько времени прошло. И я начал терять большие его отрезки. После сильной дрожи я делался квелым, потом просыпался, даже не помня, что засыпал, и не имея ни малейшего понятия, как долго был в отключке. Сейчас я думаю, что, наверное, умирал.
Как-то раз я проснулся и увидел, что падает снег. Что было странно, поскольку на небе было ни облачка. Я потом узнал,
